Заблудившийся звездолёт. Семь дней чудес.

Боря оглянулся: по тротуару, размахивая портфелем, со всех ног бежала Наташка, а ноги у неё длиннющие — ни разу не опоздала. Боря кинулся в дверь и взлетел на второй этаж. В классе он увидел почти всех ребят, и Глеба в том числе, но поговорить с ним о кинокамере было некогда, потому что надо было отвернуться от двери, в которую ворвалась запыхавшаяся Наташка, а потом в класс вошла Марья Васильевна.

В середине урока Боря случайно глянул на Вовину парту и замер. В парте, рядом с жёлтым ранцем, виднелся край большой синей коробки. Да, да, синей коробки! Той самой коробки, из-за которой и завертелось всё, и не только в их классе, и произошли совершенно невероятные события, в которые теперь и поверить трудно.

Но они, эти события, произошли чуть попозже, после уроков, а пока что Боря ошеломлённо смотрел на эту коробку в Вовиной парте и слушал, как бьётся его сердце.

А оно билось так, что даже руки у Бори слегка тряслись…

Опять? Опять что-то? Но что? Что?

Глава 2 Попка-дурак

В прошлом году, по просьбе Андрея, Вова принёс в школу точно в такой же синей коробке настоящую, только маленькую, подводную лодку. Боря увидел её и понял: вот оно — то, о чём мечтал он всю свою жизнь!

Уж кто-кто, а Боря понимал толк в технике. Часами мог смотреть, как вгрызается в землю разгорячённый экскаватор, прокладывая на улице траншею для труб, как хитро загребают и подталкивают снег лапы снегоуборочной машины; не отрывал он глаз и от экрана телевизора, когда во время парадов проходила военная техника и на особых платформах ехали умопомрачительные межконтинентальные ракеты.

И у Бори дома было кое-что. Пластмассовые и жестяные пушки, бронетранспортёры, амфибии и танки: заведи на полный оборот — весь коридор проедут и уткнутся в дверь, продолжая вращать колёсами; боевые самолёты разных систем — истребители, штурмовики, стратегические бомбардировщики дальнего действия, и эсминцы, и стремительные заводные торпедные катера.

Всё, что крутилось, ездило, плавало, заводилось, взлетало, тарахтело, ныряло, постукивало и стреляло, — всё это прямо сводило с ума Борю. Да, его нелегко было удивить в технике. Но…

Но принёс Вова в тот день эту лодку, и Боря понял, что вся его военная техника — только детские игрушки… Узкая, ловкая, с изящно выгнутым металлическим винтом и тонким килем, она так и сверкала, так и лучилась на солнце!

После уроков они всем классом бегали испытывать её на пруд — он был недалеко от школы. Чего только не проделывала эта лодка! Ныряла, исчезая из глаз, и пускала из-под воды ракету, которая круто врезалась в воздух….

Подумать только — из-под воды!

И ракета взрывалась!

И никаких заводных пружин, и пруд — не жалкая ванная, где Боря проводил морские бои, а почти океан, и плавать лодка могла хоть час, хоть два…

Её построил Вове старший брат Геннадий, он-то и пришёл после уроков к пруду, чтобы пустить её, потому что Вова никак не мог запомнить, какие рычажки в её двигателе надо было перевести. До чего ж Боре хотелось тогда получить её: купить, выменять на что-нибудь и даже… даже отобрать! Никогда ничего не отбирал Боря у ребят, а тут мелькнула такая мысль.

И пока Боря ломал голову, что бы такое предпринять, страдал и обвинял себя в трусости, лодка на следующий день уже была у Глеба. Вот так… И отдал её Вова совершенно добровольно. И за что! За три пакетика гашёных марок с разными зверюгами и рыбами. А ещё за попугайчика…

Знал, на что менять! Ведь Вова жить не может без разных там птичек, жучков и ёжиков; приходил в класс с собачьей шерстью на куртке, с каким-то пухом в волосах, а однажды — даже вспомнить смешно! — явился с помётом на колечке берета: это его наградил сверху кто-то из благодарных пернатых! А тут Глеб предложил ему не что-то пустяковое, а попугайчика, и какого! Голубенького! Да ещё африканского! Как тут устоять?

Но как потом обрушились на Глеба ребята: это же, кричали они, сплошной обман и надувательство!..

К тому же оказалось, что попугай больной: через несколько дней он умер. Никто в классе не разговаривал с Глебом, и до сих пор многие не замечают его, а те, кто замечает, называют не Глебом, а Попугаем, а Андрей ещё хлёстче — Попкой-дураком.

Боря тоже хотел поссориться с Глебом, и поссорился бы, но в последнюю минуту опомнился: тогда ведь и лодку он больше не увидит, и ничего другого.

Пришлось не ссориться.

И до истории с лодкой не мог он обойтись без Глеба. Чего только не было у того! Папа Глеба работал в огромном универмаге, мог достать любую вещь и, наверно поэтому, ходил, важно выпятив грудь и сильно выдающийся живот, — и у Глеба будет такой! А важность у него уже была. И был он, как и папа, очень бодр и носил на руке плоские, изящные, очень точные часики и то и дело — особенно при людях — поглядывал на них. Он с удовольствием показывал Боре свои новые вещи, но голос у него чуть терял бодрость, когда Боря подкатывался к нему:

— Дай покататься на гоночном… Не сломаю ведь!

— Сейчас не могу, — отвечал Глеб.