Заблудшие

— Робинсон, в Академии ты не была такой неженкой. Ты больше думала о работе. — С издевкой ответил он, как двусмысленно остановившись на последних словах. — Но, раз ты устала, давай поедем в отель. — Небрежно согласился мужчина.

— Я вообще мало соображала в Академии. Потому что, если бы я по-настоящему думала, я бы никогда… — Кетрин резко повернула голову, но тут же остановилась, увидев издевательский взгляд напарника.

Она перевела взор на Лафарга, который с такой жалостью посмотрел на нее, словно ее приговорили к пыткам. Кетрин слегка улыбнулась, не подавая вида, что ее раздражает излишняя жалость и качнула головой, дав понять, что прекрасно понимает, на что идет.

* * *

Когда солнце уже начинало садиться, старый индеец подошел к землянке, где спал, измученный долгой тяжелой ночью, подросток, вчера впервые прошедший ритуал очищения. Отцом мальчика был заезжий европейский журналист, интересующийся культурой коренных жителей Америки. Мать же — жительница резервации умерла почти год назад, и теперь тринадцатилетний мальчишка жил у одной из одиноких старух — дальней родственницы его матери. Он помогал ей по хозяйству, а она была ему кем-то вроде его опекуна. Хотя в реальности практически не занималась воспитанием мальчика. Он был скорее на попечении всего поселка. Жители резервации не хотели отдавать его в приют, говоря о том, что здесь — среди своих он сможет сохранить сознание настоящего индейца, а там — вдали от однообщинников, его сознание будет развращено образом жизни «колонистов».

Внутри жилища, где его разместили, находилась деревянная лежанка, устланная домотанными коврами. Голова мальчика лежала на пуховой подушке в цветастой наволочке, накрыт он был одеялом из натуральной верблюжьей шерсти.

Кроме лежанки в доме — одном из старейших во всем поселении, была невысокая тумбочка, наспех сколоченная из соснового дерева. На тумбочке стоял алюминиевый чайник со свистком и кружка, наполненная буро-зеленой густой жидкостью, в которой плавали остатки какой-то травы.

За перегородкой, ограждавшей помещение, где жил подросток, находилась еще одна комната, где жила его глухая опекунша.

Когда-то она была первой красавицей в поселке, но теперь от ее молодости и красоты остались только глубокие морщины, перерезавшие иссушенное пустынным солнцем лицо, глухота, артрит и слабое зрение, которое с каждым днем ослабевало еще больше. Женщина рано стала вдовой, после того, как муж погиб на охоте, сорвавшись с обрыва. Поговаривали, что это какой-то из давних поклонников Белой Лилии, так звали опекуншу, сбросил ее мужа с пустынной насыпи Большого Каньона. Но это так и осталось на уровне слухов. Белая Лилия так больше и не вышла замуж. Она не имела детей и теперь наслаждалась тем, что ее юный родственник заботился о старушке как мог. Да еще туристы, часто приезжающие к навахо, останавливались в основном у нее и по мере сил помогали по хозяйству.

— Красный Медведь, просыпайся… — Пытался разбудить мальчишку старый индеец. — Эй, Уна Сиху, он не просыпался еще? — Крикнул индеец старухе, когда не смог добиться своего.

Индеец помнил Белую Лилию старой еще, когда сам был мальчишкой. Она оказалась настолько старой, что помнила, как провожали на фронт в Первой Мировой войне ее односельчан. Тогда еще часто встречались стычки между хопи и навахо и ее отец и младший брат стали жертвами этих войн. Теперь уже бы стоило забыть об этом, однако Уна Сиху не могла. Несмотря на свой возраст, она отчетливо помнила как головы ее отца и брата катились по песку, перед хоканом ее семьи, как мать рыдала на телами убитого мужа и сына, как виновные хопи были пойманы и казнены судом самих индейцев.

— Не просыпался еще твой подопечный! — Буркнула она, в ответ.

— Что ж ты его не разбудила?! Знаешь ведь, что дух у них слабый надо выпить отвару. — Негодовал индеец. — Вот и настой уже остыл. — Добавил он, прикоснувшись к кружке.

— Пришел и сам бы разбудил. А мне до него дела нет. Я ему не матушка. — Прошамкала Уна Сиху и вышла из жилища.

Индеец что-то буркнул на старом наречии и легко прикоснулся к плечу подростка. Он знал, что сейчас тот крепко спит, тело и душа его измотаны, но ему нужно было восстановить силы выпить целебного настоя, иначе следующего ритуала он не выдержит.

Наконец новичок очнулся. Он сощурил глаза от света, проникающего сквозь щель во входе в хокан, и уставился на своего наставника. Индеец широко улыбнулся, оголив свои ровные белые зубы, и протянул ему кружку с остывшим отваром.

— Пей и молчи. Тебе нужно пить. А потом мы с тобой поговорим. — Осек он паренька, пока тот и рта не успел раскрыть.

Паренек взял кружку и крупными глотками выпил все, что в ней было. Потом он снова откинулся на подушку и погрузился в сон.

Индеец покачал головой и, что-то еле слышно произнеся себе под нос, вышел из землянки.

* * *