Заблуждение велосипеда

– Это твое стихотворение, – серьезно сказал он. – Твое.

Солнечный день, и опять, как тогда в апреле, когда он из-за меня не поехал на Пасху, сухие листья летят…

А пасмурным днем в конце января или начале февраля, в воскресенье, я была в Москве, и мама позвонила мне с дачи:

– Ксюшенька, тут такая неприятность, должна тебя огорчить. Саша Тихомиров две недели назад погиб, попал под электричку в Переделкино…

Ему и сорока не было.

Там какая-то мутная и до зубной боли обыденная история. Полюбил девушку, она родила дочку, хотел уйти к ней, но жена его как-то «пугнула», и он не ушел. Разрывался, стал пить лишнего, вечером пошел пройтись в лыжных ботинках (других не было), поскользнулся на платформе.

В то, что он бросился под поезд, я не верю категорически. Нищета, депрессия, тупик… Задумался. Лыжные ботинки.

Погибает не слабейший, погибает – лучший.

Под влиянием этой истории и многих похожих, следовавших потом, между мужьями и женами, сыновьями и матерями, у меня сложилось представление о женщинах как о мрачной силе, смертельно опасной для мужчин. Может, еще и потому, что лично меня обычно донимали и подставляли женщины – непроходимо глупые, но дьявольски хитрые, двуличные, завистливые, мелочные.

Поэтому я всегда на стороне мужчин.

На той стороне, где можно вдруг послать все к такой-то матери, вскочить солнечным днем в автомобиль, а нет автомобиля – на велик, и дорога весело побежит тебе навстречу, а если дорога не та, то свернем на другую.

И никогда ничего не поздно.

И всегда возможно все.

Последним нашим жильцом был Натан Эйдельман, «Тоник», приветливый, веселый, ходивший по дому босиком. Он писал книгу, а Юля, его жена, сокрушалась:

– Зовут в лучшие университеты Европы и мира, а он не едет. Говорит, работать надо, все мои герои умерли в возрасте пятидесяти девяти лет, и я так же умру, поэтому надо мне успеть побольше поработать… Ну что за человек?

Следующей осенью он действительно умер, в пятьдесят девять лет.

Жильцы закончились, в доме стали жить мы сами, и наш участок с грибами на бывших клумбах стал осваивать мой сын, «Драгунское отродье», как называют его наши соседи по Каретному, старые эстрадники, помнящие моего папу молодым и находящие Тему очень похожим на дедушку.

Погода хорошая, воскресенье.

Я давно готова, а мама все собирается, пристегивает чулки какими-то штучками к утягивающему поясу. Как все это долго, противно и хлопотно! Какая скука быть женщиной! Неужели и мне тоже надо будет пристегивать чулки? Ужас, ужас…

Наконец спускаемся на лифте.

– Доброе утро, погода хорошая, как раз погулять, – говорит лифтерша тетя Шура.

– Мы идем покупать брильянты! – радостно сообщаю я и понимаю, что мама меня сейчас убьет.

Мы с мамой выходим из подъезда на Каретном ряду и шагаем направо, вниз, к Петровке.

Брильянты продаются у старушки по имени Нина Михайловна, в Неглинных переулках. Дом старый, с облезлой лепниной на потолке, в квартире ужасно воняет кошками. А вот и кошки! Ура, кошки! Обожаю кошек! У них такие милые физиономии с хитрыми усатыми улыбками, они так смешно играют и машут лапками. Кис-кис-кис! Кис-кис… Но кошки дикие все до одной стремительно прошмыгивают мимо меня и прячутся. Удается изловить одного рыжего котенка. Он пребольно, до крови, царапает меня задними лапами и тоже смывается.

В квартире тесно стоит старая мебель. Все нагромождено, напихано кое-как, кругом беспорядок и пыль.

Мама и Нина Михайловна сидят на диванчике с подлокотниками в виде львиных голов и рассматривают кольца, серьги, браслеты, цепочки, кулоны, подвески и еще много всего сверкающего и драгоценного, названия чему я не знаю. Уже долго. Уже скучно. Уже совсем долго и невыносимо скучно.

– Подойди-ка сюда, – зовет мама. – Померяй.

Мне на средний палец надевают золотое кольцо с зеленым прозрачным камушком, окруженным маленькими блестящими. Руке неудобно. Как ездить на велике с такой штуковиной на пальце? На кривую березу как залезать, скажите?

– Нравится?

– Нет.

Мама вздыхает и делает характерную гримасу: «О чем с тобой говорить!»

И еще долго, долго, долго мы сидим в вонючей, пыльной, тесной, полной злых кошек, квартире. Так ведь и умереть можно. От скуки. Запросто.

Теперь, когда некоторые люди (обыкновенно женского пола) удивляются, что я не ношу колец и крайне слабо интересуюсь «бирюльками», я коротко отвечаю, что драгоценности – это скучно.

Нас обокрали. Дачные грабежи тогда, в начале семидесятых, были делом повсеместным, обыкновенным. Ни охраны, ни электронных замков. Нас обчистили по первое число. Уволокли: холодильник, телевизор, прихватили и стабилизатор, складные деревянные стулья, початую бутылку вина, швейную машинку, даже ободок от унитаза и держалку для туалетной бумаги. И еще много-много всего по мелочи.

Приезжали милиционеры:

– Что вы хотите? Тут Кеннеди убили, а вы из-за какого-то холодильника…

– Это где «тут» Кеннеди убили? – удивилась мама.

– Я вопче говорю, – сказал деревенский следователь.

Мама обожала пересказывать этот диалог.