Заблуждение велосипеда

Так. Вот это некстати. Меня часто спрашивают, как поживает мой папа. Просят передать ему привет и чтобы он писал еще рассказы, побольше и посмешней. И я стесняюсь сказать, ответить, признаться, что папа давно умер. Потому что, во-первых, начнут спрашивать, сильно ли я плакала, а во-вторых, могут расхотеть со мной дружить. Почему этот очкастый спрашивает про папу? Костик сказал, кто мой папа? А может, что мой папа умер, он ему тоже сказал, и сейчас этот просто хитрит, чтобы вместе с Костиком надо мной поиздеваться?

Я не отвечаю.

Сейчас Костик должен ему сказать: «Да очнись ты, нет у нее никакого папы, умер, когда ей шесть лет было, она и не помнит его…»

Но Костик, проявляя чудеса деликатности, вылезает из лодки и принимается крутить свой велосипед.

– Мне его рассказы так нравятся, – взахлеб, улыбаясь ужасными зубами, говорит очкастый. – Когда мне аппендицит вырезали, родичи книжку принесли, и я так ржал, мы все так ржали в палате, что медсестра книжку отобрала – а то, говорит, у вас у всех швы разойдутся. А мы потом слышим, они на посту сидят, сами вслух читают и так ржут… Там про кашу и про помидоры, когда они в цирке из-под купола падали…

Я улыбаюсь молча.

– Передай, пожалуйста, своему папе от меня привет, – серьезно просит очкастый. – И чтобы он еще рассказы писал, побольше и посмешней.

Киваю.

Костик поднимает с травы свой велик, машет нам рукой и удаляется вверх по косогору, по узкой тропинке между зарослей крапивы. Видно, что он срывает и обламывает сухой, полый стебель сныти, вставляет сигарету, как в мундштук, и закуривает.

Костик курит!

Ну да, ему уже четырнадцать…

– А я бороду отрастить хочу, – говорит очкастый. – Если зубы не исправятся, то отращу бороду и усы, не так заметно будет.

Молчим.

Вдруг становится грустно и скучно.

– А хочешь, покатайся на моем велике? – предлагает очкастый. – Или хочешь, я тебя на багажнике покатаю?

– Нет, спасибо.

Еще не хватало! Чтобы кто-нибудь увидел, как я на багажнике у какого-то очкарика в болгарских джинсах?

– Мне домой надо…

– А хочешь, пойдем ко мне в гости, я тебе покажу мелки, которые у моего дедушки есть? Знаешь, какая коробка огромная? Там все на свете цвета есть. Даже цвет морской волны.

– Я домой. Пока!

Выхожу из лодки.

– А мы раньше в Югославии жили, – спешит рассказать мне вслед очкастый. – Я там родился. Только во втором классе в Москву приехал. Я даже по-русски сначала плохо говорил.

А речка все видит и понимает:

Девочка стоит на травяном берегу, и парнишка смотрит из лодочки, куда она пойдет, и почему-то очень не хочет, чтобы она пошла вверх по косогору, вслед за Костиком.

– Я до сих пор и по-сербски и по-хорватски отлично умею, – говорит он.

Девочка идет направо, по песчаной дорожке мимо лодочной станции.

И от этого парнишке становится радостно.

– Хочешь, скажу, как по-сербски «направо»? – кричит он ей вслед.

Девочка уходит, в светло-сиреневой рубашке фасона «крестьянка», в вышитых джинсах клеш, с длинными-длинными рыжими волосами.

И мальчик нащупывает в кармане джинсов «Рила» гвоздик, и на крашеных досках лодки выцарапывает слово «направо».

Сперва по-сербски, кириллицей. Потом по-хорватски, латиницей.

А речка думает, что это ее имя пишут, только с буквой «о» на конце.

И речка радуется – вот, моим именем лодочку теперь зовут.

И больше они не встречаются.

Мы, очкастый и я, больше не встречаемся.

А с Костиком они дружат. Мальчики подружились. Оказалось, что школы по соседству, и почти ровесники, и живут недалеко, общие интересы – шахматы, роботы, порнографические открытки, позже – поездки в женскую общагу в Капотню.

Где-то болтаешься целый день, пьешь шампанское у оврага с Мишей Журавским или сидишь в привязанной лодке, а мама пришла из гостей и уехала – подвернулась оказия в Москву, чтобы не идти пешком до автобуса.

Мама уехала…

Теплый ветер с силой хлопает дверью на втором этаже, и первые желтые листья влетают в окно… Одиноко… Тревожно…

На веранде чашки звенят, брат с женой и их гости пьют чай, смеются, курят, пахнет сигаретами… Далеко, за деревьями, звучит музыка, это в пионерском лагере началась дискотека. Издалека музыка кажется задумчивой и красивой.

Поднимаешься наверх в свою комнату.

Белый лист на столе.

И вот принимаешься заселять этот белый лист друзьями, которых у тебя нет. Они говорят с тобой, они тебя любят, с вами происходит что-то интересное, и все хорошо кончается.