Заблуждение велосипеда

Мастера режиссерского факультета, настоящие классики, месяцами, а то и годами не появляются в институте, занятые съемками своих фильмов. Не обучение, а профанация.

Техническое оснащение института и учебной киностудии находится ниже мыслимого уровня, вообще недостойно обсуждения.

Неугодным, не пользующимся доверием деканатов и парткома, отказывают в финансировании съемок курсовых работ, что, впрочем, уже никого не пугает – студенты и так давно снимают учебные работы за свои деньги.

Требования: обновите преподавательский состав, уберите осведомителей и филеров, минимизируйте власть и давление парткома, пригласите преподавать тех, кто делает погоду в кинематографе, в культуре, кто интересен молодежи.

Слово берет Наташа Звяга из Перми, студентка киноведческого факультета:

– Я учусь на втором курсе, когда я поступила, увидела себя в списках, я от счастья расплакалась, не поверила, такой институт… А теперь могу честно сказать, что за два года я отупела. Мы хотим учиться, но нас не хотят учить, или некому. И похоже, что руководство института абсолютно устраивает это положение, им безразличен уровень преподавания. Посмотрите, в зале сидит ректор! Он спит…

Спал ли Виталий Николаевич Ждан или просто сомкнул веки от ужаса – неизвестно. Но он сидел с закрытыми глазами – это факт.

Ропот, волнение в зале, все глядят на ректора.

Звяга под бурю аплодисментов спускается в зал.

К трибуне пробирается Татьяна Старчак, проректор по зарубежным связям. Когда мы со студентом режиссерской мастерской документального кино снимали короткометражку про Музей игрушки в Загорске, она все требовала, чтобы в фильме была отражена тема «Два мира, два детства».

Старчак крадется к трибуне, но студент-киновед Слава Шмыров (теперь главный редактор журнала «Кинопроцесс» и директор фестиваля «Московская премьера») бросается наперерез:

– Я вас не пущу! После выступления Звяги я должен сказать, что как ее старший товарищ беру на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу в институте. Ее здесь сломают.

Голоса из зала:

– Дайте слово проректору!

– Немедленно пустите к микрофону!

Татьяна Старчак начинает мирно и шутливо:

– Я тоже второкурсница, потому что всего второй год работаю в институте на должности проректора по зарубежным связям. И я хочу сказать…

– Если вы второкурсница, то получайте тогда стипендию, а не зарплату проректора, – заметил кто-то с места.

Аплодисменты, крики, восторг.

К микрофону выходит сутулый прихрамывающий человек:

– Александр Сокуров, выпускник.

Сокуров высказывается в том смысле, что институт, призванный раскрыть способности человека, на деле занимается удушением талантов. Рассказывает, как написал сценарий о Блоке, показал педагогу, и ему было сказано:

– Вы что, с ума сошли? Это же о судьбе художника… Немедленно спрячьте подальше…

– Но мы учили и учим вас выживать! – говорит кто-то из педагогов в ответ на это. – Виноват не институт, а та порочная, насквозь прогнившая система, цепь, в которую институт включен…

Это говорит кто-то из очень правильных педагогов, которого ну никак нельзя было заподозрить в признании порочности системы.

Тут выясняется, что никто уже не хочет выживать, приспосабливаться и таиться, что в этом-то все и дело, веют свежие ветры, и их нельзя игнорировать.

– Это все какая-то нечаевщина! – выкрикивает секретарь парткома, незадавшейся судьбы актер, сильно пьющий.

– Нечаевщина – это фашизм, – спокойно поправляет Элем Климов, присутствовавший на собрании от Союза кинематографистов. – А студенты хотят нормально учиться, получать необходимые профессиональные знания. При чем тут нечаевщина? Вам придется извиниться перед студентами.

– Ну, извините, пожалуйста, – паясничая, говорит секретарь парткома и уходит с трибуны под хохот большей части зала.

– Между прочим, почему никто не стенографирует? – задает вопрос кто-то из старших педагогов, противников «революции». – Очень было бы интересно потом вернуться ко всему здесь сказанному, ко всем выступившим…

Встает рыжий бородатый малый с операторского факультета.

– Стенографисток нет, – нарочито виновато говорит он, разводя руками. – Не удалось найти ни одной. Поэтому все собрание записывается на магнитофон.

В зале вой. Люстры дрожат.

Ощущается запах валокордина.

Я сижу с учебником на коленях, пытаюсь подготовиться к зачетному занятию по основам советского законодательства:

«Запрещается регистрация брака, если хотя бы один из брачующихся находится в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, а также в любом другом состоянии, исключающем для брачующегося возможность осознавать происходящее…»

Показываю этот абзац сидящему рядом Марату Павловичу Власову, профессору кафедры советского кино. Мы вместе хохочем.

Мне охота посмотреть, чем кончится собрание, но надо идти – завтра Число улетает в Америку.

Сегодня вечером проводы Числа.

У меня в кармане самодельные бусы – из дынных и яблочных косточек, я подарю ему эти бусы на память или лучше попрошу бросить в Гудзон, передать такой привет Нью-Йорку, в этом городе родился мой папа…