Заблуждение велосипеда

Теперь, когда можно играть и слушать все что угодно, в том числе явную похабщину, невыносимую тупость, пошлость, безграмотность и бездарность, то и дело вспоминается тетя с золотыми зубами, с прической типа «хала» и комсомольским значком на внушительной груди. Где ты, тетя? Почему не запретишь росчерком пера всю эту ахинею?

Наша съемочная группа носилась по чердакам и подвалам, боясь, что в любой момент нагрянет милиция прикрывать подпольный концерт, и в первую очередь накостыляют нам с нашими камерами и осветительными приборами.

А «Звуки Му» дислоцировались на Каретном, в подъезде, соседнем с моим, на втором этаже. Когда после съемки вышли на улицу, культовый Мамонов напутствовал съемочную группу плевком из окошка. Как и подобает подлинному властителю дум поколений.

Через какое-то время Дидуров получил помещение в ДК энергетиков на Раушской набережной, возле старой ГЭС. Возникло рок-кабаре Алексея Дидурова «Кардиограмма». Итогом нескольких лет существования кабаре стал толстый том в черной обложке, «Солнечное подполье», собравший всех авторов и участников «Кардиограммы». Много пурги, чернухи, голодных амбиций, но как ни крути, содержимое этого тома в значительной степени тоже поспособствовало пробиванию стены, завоеванию свободы высказывания.

Небольшой зал с символической, невысокой сценой набит битком. Витя Коркия читает поэму про Сталина. Когда он забывает текст, ему подсказывает с первого ряда его юная жена.

Группа «Несчастный случай» поет что-то социально значимое, острое и злободневное и очень смешное. Шендерович едко шутит.

Вадим Степанцов и будущие куртуазные маньеристы заставляют публику падать от хохота.

Нежная Ирина Богушевская поет под фортепьяно.

Пламенная Инна Кабыш звонким голосом учительницы читает умные стихи о судьбах родины и «женской доле»…

Число в грубом сером свитере стоит в дверях, привалившись к косяку, типа «шел мимо, заглянул», не заходит в зал и не усаживается, стоит, скрестив руки, смотрит исподлобья и снисходительно усмехается, когда зал взрывается хохотом — ну да, конечно, он бы мог гораздо лучше песни петь и стихи сочинять, да не досуг как-то, поважней дела есть. К тому же то, что исполняется в открытую, то что «разрешено» — уже «компромиссно», а следовательно, по убеждению Числа, неинтересно.

Рядом со мной сидит девушка в павлово-посадском расписном платке на плечах. Напряженно вслушивается, не все понимает, но очень всему радуется. Голова огурцом, вытянутая кверху, нос бананчиком, восторг в близко посаженных глазах.

На моей мешковатой сумке красуется круглый пластмассовый значок с надписью «Перестройка — да!» Изделие первых «кооператоров».

— Где купила? — с сильным акцентом спрашивает соседка.

— На вернисаже в Измайлово.

Антракт. Подходит Число. Соседка просит показать по схеме метро, как добраться до вернисажа, где продают такие замечательные значки.

Число принимается объяснять.

Девушку зовут Зина, американка с русско-еврейскими корнями, приехала на стажировку в Институт русского языка имени Пушкина…

Когда Число привез Зину на дачу, Зоя Константиновна запекла антоновку из их сада, со старой черной яблони, пупырчатую, почти дикую антоновку, и долго и громко, словно с глухой, разговаривала с Зиной про внешнюю политику…

Знаменитая ВГИКовская революция восемьдесят седьмого года началась, когда комитет комсомола предложил провести аттестацию педагогов по общеобразовательным дисциплинам.

Результаты шокирующие — из всего преподавательского состава едва набралось человек пять или семь, с которыми студентам интересно. Это Владимир Яковлевич Бахмутский и Ольга Игоревна Ильинская по зарубежной литературе, Ливия Александровна Звонникова по отечественной литературе, Паола Дмитриевна Волкова по истории изо и несколько других.

Собрали общеинститутское собрание в актовом.

Объявлена травля педагогов. Да что же это такое, в самом деле? Это же начало китайской культурной революции, вот это что! Зачинщиков травли — к ответу! Вон из этих стен, взрастивших не одно поколение классиков отечественного кинематографа!

В таком настрое выступила педагог одной из актерских мастерских.

— Высказывайтесь, товарищи, — предложил ведущий.

На трибуну вышел Миша Алдашин, ныне известный седовласый мультипликатор, а тогда — черноглазый красавец-брюнет с язвительной улыбкой на румяных устах.

— Если ребенок, едва появившись на свет, станет дышать отравленным воздухом, он погибнет, — образно начал он. — Здесь, во ВГИКе, мы рождаемся как художники, и от того, в каком воздухе мы здесь растем, зависит наше будущее моральное здоровье, состояние духа тех людей, которые в скором времени смогут влиять на состояние духа общества…

Может быть, правда, это был не Миша Алдашин, а Настя Ниточкина с киноведческого факультета, ходившая тогда в его невестах.

Больше двадцати лет прошло…

И началось.

В институте процветает осведомительство, принимают заведомых бездарей и бездельников известных фамилий, которым все спускается, их перетаскивают с курса на курс.