Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека

Протест угнетенных в древности (и в средние века), как мы видим, был безнадежен, потому что они не способны были соединиться и организоваться. В этом вопросе Маркс и Энгельс были весьма проницательны, выдвинув знаменитый лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Они понимали также, что угнетенные – люди физического труда – собственными силами не могут организоваться и тем более поставить себе отчетливые цели. Протест угнетенных, не направляемый развитым мышлением, принимает чисто разрушительный характер, а в политическом и военном смысле обречен на поражение. Понимая это, Маркс и Энгельс считали, что «сознание» должно быть внесено в рабочий класс «извне» – то есть выходцами из образованных классов и, тем самым, ренегатами буржуазии и аристократии. Но и до этой формулировки социалистическое движение уже складывалось из двух течений, шедших навстречу друг другу: «снизу» шел протест отчаявшихся рабочих, а «сверху» шла идеология интеллигентов, уверовавших в прогресс и стремившихся придать ему социальную направленность. Вся идеология социализма была делом таких «перебежчиков» из высших общественных слоев.

Ничего подобного не было ни в древности, ни в средние века. В античном мире было высокоразвитое мышление, но в «гуманитарной» области оно было поразительно ограничено: трудно представить себе лучшее доказательство тезиса Маркса – «бытие определяет сознание». Конечно, многие греческие мыслители (и во всем следовавшие за ними римские) сознавали принципиальное единство человеческого рода. Цезарь, взятый в плен пиратами, был выкуплен, но мог бы и остаться в рабстве; был продан в рабство и сам Платон, когда впал в немилость у сиракузского тирана Дионисия II. Ироническое начало «Государства», где Сократ рассказывает сказку о людях, сделанных из разного металла, достаточно доказывает, что Платон считал социальные группы попросту делом случая, но хотел поддержать сложившийся порядок хитростью и силой. Аристотель, усердный компилятор, не наделенный юмором и чуждый циничной откровенности своего учителя, передает нам два главных мотива, которыми оправдывалось в то время рабство (и, несомненно, униженное положение всех людей физического труда). Первый мотив – прагматический – состоял в том, что тяжелая изнурительная физическая работа, необходимая для существования государства, не могла быть возложена на его полноправных граждан, делом которых были защита государства и решение политических вопросов. Иначе говоря, свободные граждане желали сохранить для себя только занятия, считавшиеся почетными, и оградить себя от «низких» занятий. Нетрудно понять, что деление людей общества на людей физического труда и людей, презиравших физический труд (деление, еще чуждое архаической крестьянской Греции), возникло вследствие распространения рабства: презрение к рабу перешло на всех, кто занимался «рабским» трудом. Все образованные люди были из класса господ, никогда не трудившихся руками. Это жесткое деление сохранилось и в средние века. Второй мотив, приводимый Аристотелем – это общепринятая в то время фикция, считавшая рабов хотя и людьми, но низшего морального и интеллектуального достоинства, предназначенных самой природой служить другим.

Первое из этих оправданий слишком корыстно, а второе слишком лицемерно, чтобы ими мог довольствоваться серьезный мыслитель. Многие мыслители древности были достаточно искренни, чтобы это признать, но признание их носит чисто интеллектуальный характер: мы не находим в древности эмоционального возмущения против социальной несправедливости и страдания низших классов. Если «прагматический» аргумент можно объяснить отвращением к «рабскому» труду, то бесчувственность древних, как мне кажется, есть отдельный психологический факт античной цивилизации, вообще низко ценившей человеческую жизнь. Более глубокую человечность внесла в этот мир проповедь Христа.

Во всяком случае, отдельные гуманные высказывания философов-стоиков, и даже отдельные гуманные меры императоров эпохи Антонинов не могли разбить этого ледяного равнодушия «высших» к страданиям «низших»; и уж совсем нельзя себе представить, чтобы какой-нибудь ренегат высшего класса присоединился к восстанию рабов, или пытался просветить и организовать этих несчастных. Восставшие всегда сталкивались с хорошо отработанной военной и политической системой своих господ, для которых война и политика всегда были главным делом. Спартак был всего лишь гладиатор, его не учили командовать армией, и не видно, чтобы рядом с ним был кто-нибудь из «просвещенных» людей.