Читаем Заблуждения сердца и ума полностью

Воодушевленный столь благородными намерениями, которые позволили бы мне покарать лицемерку и начать светскую карьеру с подобающим блеском, я все же чувствовал, что едва ли сумею их выполнить. Впрочем, я был не настолько низок душой, чтобы долго лелеять подобный план. Кроме того, я отдавал себе отчет в том, что успешное осуществление этой жестокой затеи требует особых личных качеств или, по крайней мере, столь же блестящей репутации, какой пользовался Версак.

Поэтому я избрал легче исполнимый и более приятный для себя способ расправы. Я решил не подавать виду, что оскорблен, а, напротив, воспользоваться вполне ее нежным расположением ко мне, а потом, не теряя времени, изменить ей, пустив в ход весь арсенал оскорбительных выходок, измышленных завзятыми соблазнителями, и таким способом выразить ей свое презрение. Этот злодейский умысел казался мне и легким, и верным, и на нем я остановился. Я вошел к ней, чрезвычайно довольный тем, что придумал такую отличную кару, и в полной готовности сразу же приступить к ее осуществлению.

Я рассчитывал, и как будто не без оснований, что застану госпожу де Люрсе одну. Но, видимо, я настолько не угодил ей во время наших свиданий или же ей так хотелось набить им цену, что она решила подвергнуть меня испытанию, принимая в тот вечер всех докучных посетителей, каких судьбе угодно было ей послать. Вообразите мое удивление, когда я увидел во дворе карету Версака. Это было для меня так неожиданно, что я не поверил своим глазам. Между тем это был точно экипаж Версака. Войдя в гостиную, я сразу увидел господина графа. Он не то что сидел, а скорее полулежал в кресле и ослеплял госпожу де Люрсе великолепием своего наряда и всей своей особы, ведя беседу в самом развязном и до дерзости фамильярном тоне.

Пытаясь обмануть наблюдательность Версака, маркиза приняла меня чрезвычайно холодно, но я заметил, что при моем появлении на губах его мелькнула насмешливая улыбка, – он, видимо, угадал цель моего визита. Я сел, чувствуя себя застенчивым и неловким, что всегда происходило со мной на людях, а тем более теперь, в присутствии Версака. Он же, нимало не смутившись, продолжал небрежно цедить слова:

– Вы совершенно правы, маркиза, – говорил он, – кончился век великой любви, и я, право, не знаю, стоит ли уж так сожалеть об этой утрате. Великая страсть, безусловно, – нечто весьма почтенное, но что она дает, кроме обоюдной скуки? Нет, я считаю, что нельзя насиловать свое сердце. Возьмите меня: лично я никогда так не жажду перемен, как в тех случаях, когда меня стараются удержать.

– Верю вам, – отвечала госпожа де Люрсе, – но как бы вы поступили, если бы заметили, что перемен жаждет ваша возлюбленная?

– Я разлюбил бы ее еще скорее, – ответил Версак.

– У вас, безусловно, на редкость нежное сердце, – сказала она.

– О, сударыня, – возразил он, – в этом отношении я ничуть не отличаюсь от других. Все мужчины стремятся к наслаждению и ни к чему иному. Нельзя поручиться, что та или иная женщина будет вечно дарить нам наслаждение и мы будем ей вечно верны. Поверьте, маркиза, ни один из нас не свяжет себя даже с самой очаровательной женщиной, если ему поставят условие быть ей верным навеки. Мудрость велит не только не заключать подобного договора, но, напротив, всячески его избегать. Конечно, влюбленные клянутся друг другу в вечной любви, но жизнь показывает нам столько примеров обратного, что мы не пугаемся: это не более чем галантный оборот речи, сродни мадригалу, о котором никто не вспоминает, когда представляется случай доставить себе радость перемены.

– Меня удивляет только одно, – сказала госпожа де Люрсе, – как при подобных взглядах, которых вы отнюдь не скрываете, при вашей привычке быть неверным из принципа, при вашей скандальной манере поддерживать и рвать любовные отношения, находятся настолько безрассудные женщины, чтобы считать вас достойным любви?

– А я, – холодно отвечал Версак, – не нахожу в этом ничего удивительного; было бы странно, если бы женщины не любили нас за недостатки, которые роднят нас с ними и спасают от нашего презрения. Мы непостоянны, говорите вы; а вы-то разве постоянны? Вы утверждаете, что мы рвем любовные отношения скандальным образом. Этого я, право же, не замечал: по-моему, мы рвем их по возможности без шума, так же как и завязываем; если это не проходит незамеченным, то не всегда по нашей вине.

– Прикажете понимать так, что женщины сами компрометируют себя? – спросила госпожа де Люрсе.

– Несомненно, сударыня, – ответил он. – Есть, конечно, женщины, стремящиеся держать свои слабости в глубокой тайне; но сколько таких, которые любят нас только затем, чтобы это стало известно, и сами спешат оповестить весь свет о своем падении.

– А госпожа де***? – сказала маркиза. – Она так нежно любила вас и так горячо желала скрыть это от людей. Что же, разве она сама погубила себя? Кто из вас кричал направо и налево об этой связи?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тиль Уленшпигель
Тиль Уленшпигель

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

литература Средневековая , Средневековая литература , Эмиль Эрих Кестнер

Зарубежная литература для детей / Европейская старинная литература / Древние книги