Заблуждения сердца и ума

Я бы не сказал, что при всей своей прелести и красоте мадемуазель де Тевиль могла внушить Версаку любовь. Он не был создан для нежных чувств, дающих счастье тем, кто способен их испытывать; но сердце мадемуазель де Тевиль было столь же юно, как и ее красота. Версак не стремился сделать его счастливым; он лишь желал подчинить его своей власти. Если женщины иногда противились Версаку, то исключительно из кокетства, а ему хотелось хотя бы разок полюбоваться вздыхающей от любви и не сознающей своих чувств молодой девушкой, захваченной врасплох страстью, с которой она, как ей кажется, еще борется, тогда как на деле она живет, дышит, чувствует только для своего возлюбленного, и радость, горе, чувство долга – все принесено ею в жертву любви.

И все же победа над мадемуазель де Тевиль, как бы она ни была почетна, удовлетворила бы одно лишь тщеславие Версака; никого не любя, он мечтал о счастье быть нежно любимым. Он не был настолько глуп, чтобы ждать такого счастья от женщин, которых он удостаивал своим вниманием. Он надеялся, что сумеет завоевать любовь мадемуазель де Тевиль, и не мог понять, почему натолкнулся на вражду, никогда прежде им не испытанную.

Униженный непривычной для него ролью, Версак решил удалиться. Было уже поздно, и все мы последовали его примеру. Я не сомневался, что госпожа де Люрсе хотела бы немного задержать меня после ухода гостей, но нечего было и думать обмануть Версака; к его природной проницательности примешивалось желанье все делать назло госпоже де Люрсе. Госпожа де Сенанж на прощанье еще раз попросила меня не забыть про обещанные куплеты, а Версак, предложивший ей руку, иронически уговаривал ее не беспокоиться за успех дела, которое он берет на себя. Господин де Пранзи подал руку госпоже де Тевиль, и не оставалось никого, кроме меня, чтобы вести к карете Гортензию. Когда ее рука прикоснулась к моей, я задрожал всем телом. Волнение мое было так сильно, что я едва мог совладать с ним. Я не смел ни взглянуть на нее, ни произнести хоть слово. И так в молчании я довел ее до кареты. Версак ждал нас, чтобы отвесить ей самый холодный поклон, на какой только был способен; вероятно, он имел в виду этим выразить ей свое неудовольствие или показать, что вполне равнодушен. Госпожа де Сенанж еще раз обрушила на меня поток своих злосчастных любезностей, а мадемуазель де Тевиль наказала холодным взглядом. Они отъехали, а я поспешил тоже сесть в свой экипаж, опасаясь, как бы госпожа де Люрсе не раздумала отпускать меня.

Не буду рассказывать, как я провел ту ночь. Нет на свете человека, настолько несчастного, чтобы совсем не знать любви. Следовательно, всякий может представить себе, что я чувствовал. Если бы сердце мое было одержимо тщеславием, я мог бы спать спокойно. Госпожа де Сенанж старалась понравиться мне, госпожа де Люрсе больше не пугала отсрочками. Я мог гордиться этими победами, особенно первой; госпожа де Сенанж уже не поражала общество своими прелестями, но еще была на виду, изумляя его все новыми авантюрами. Однако мне мало льстило внимание этих двух дам – ходячей добродетели и беззастенчивой кокетки; а та единственная, что могла наполнить счастьем мое сердце, отказывала мне в своей благосклонности. Чем объяснить уныние Гортензии и ее холодное ко мне пренебрежение, как не тайной страстью? Первоначальные подозрения относительно Жермейля возродились в моем сердце. Чем больше я думал о нем, тем больше крепла во мне уверенность, что он мой счастливый соперник. Я вспоминал тысячи подробностей, которые раньше ускользали от меня, а теперь неопровержимо свидетельствовали о связывавшей их взаимной любви.

На другой день я стал раздумывать, говорить ли госпоже де Мелькур, что я познакомился с госпожой де Тевиль. Я боялся, что матушка запретит это знакомство из-за их давнего взаимного нерасположения. Я был уверен, что ослушаюсь ее и не хотел идти на риск. Но не рассказать ей об этой встрече было еще опаснее: она все равно вскоре узнала бы все, и мое желание скрыть правду насторожило бы ее еще больше. Поэтому я решил, что и во имя моей любви и во имя сыновнего долга самое разумное – ничего не скрывать. Итак, я вошел к матушке и стал рассказывать, как провел вчерашний день, и между прочим упомянул, что познакомился с госпожой де Тевиль. Имя это я произнес с трудом, но оно не произвело на матушку того впечатления, какого я опасался. Она только сухо заметила, что не знала о приезде госпожи де Тевиль в Париж.

– Госпожа де Люрсе знает, что вы не очень ее любите, – сказал я, – и поэтому, вероятно, не уведомила вас.

– Она смело могла сообщить мне, что госпожа де Тевиль в Париже, – ответила матушка. – Мы не дружим, но это совсем не означает, что мы враждуем.

– Так вы не будете недовольны мною, если я стану бывать у нее? – спросил я.

– Напротив, – ответила она, – это весьма достойная дама, и общение с ней принесет вам только пользу. Но, – добавила она, – мне говорили, что ее дочь очень хороша. Вы видели ее? Она вам понравилась?