Заблуждения сердца и ума

Не успела она договорить, как карета остановилась у дома госпожи де Тевиль. Мысли о предстоящей встрече с Гортензией так волновали меня, что я совсем перестал скрывать свое пренебрежение к госпоже де Люрсе. Эта непостижимая перемена привела ее в глубокое уныние. Я слышал, как она вздыхала в карете. Каждое слово давалось ей с трудом, она говорила дрожащим и сдавленным от гнева или, может быть, от огорчения голосом; она не скрывала своих чувств; я их заметил, но делал вид, будто я тут ни при чем. Ее состояние, конечно, льстило моему тщеславию; это было новое для меня зрелище, оно меня забавляло, но ничуть не трогало и даже казалось не таким уж лестным, когда я вспоминал, что когда-то те же самые чувства вызывал в ней господин де Пранзи и еще многие не известные мне господа, вереница коих представлялась мне весьма длинной. Презрение мое к ней не имело границ. Мы вместе вошли в гостиную госпожи де Тевиль. Кроме нее самой и Гортензии, там не было никого. Гортензия, несмотря на пышный наряд, казалась унылой, но меланхолия только увеличивала ее очарование. Она читала какую-то книгу и отложила ее, когда мы вошли. Госпожа де Тевиль встретила меня как нельзя более приветливо, но Гортензия была так же задумчива и сдержанна, как накануне. В сущности, ее холодность была вполне естественна: ведь она едва меня знала, и если бы я не был влюблен, то не нашел бы в ее поведении ничего, внушающего тревогу. Но сейчас для меня все было поводом для сомнений, все пугало. Я желал, чтобы она дорожила любовью, о которой по справедливости не могла даже подозревать; но мне казалось, что она не могла не заметить, какое впечатление произвела на меня; один мой смущенный вид и взгляды, которые я обращал к ней, должны были открыть ей мои истинные чувства; словом, я считал, что она поняла бы меня, если бы сама любила.

Беседа наша недолго была общей. Скоро я смог завести отдельный разговор с Гортензией. Книга, которую она отложила, лежала на столе.

– Мы помешали вам читать, – сказал я, – как жаль! Тем более, что вы читали эту книгу, как мне показалось, с большим интересом.

– Это история человека, который был несчастлив в любви, – сказала она.

– Вероятно, он не был любим? – заметил я.

– Нет, он был любим, – ответила она.

– Почему же вы считаете его несчастным? – спросил я.

– Неужели вы думаете, – спросила она, – что для счастья достаточно быть любимым? Даже взаимная любовь может стать большим несчастьем, если наталкивается на непреодолимые препятствия.

– А я думаю, – ответил я, – что хотя в этом случае любовники терпят жестокие муки, но уверенность во взаимной любви помогает им переносить все беды. Один взгляд любимой – и ты уже забыл о страданиях. Какие сладкие надежды пробуждает он в сердце! Какие сулит радости!

– Но подумайте, – возразила она, – каково влюбленным, когда все противится их счастью!

– Конечно, они страдают, – ответил я, – но они любят друг друга; препятствия только укрепляют в их сердцах чувство, которым они оба дорожат. А те, кто их разлучает, лишь усиливают их любовь. Вот им удалось улучить минутку для свиданья – сколько радости! Вот они смогли поговорить – какое счастье поделиться самыми заветными своими мыслями! Им мешают зоркие глаза ревнивца или соглядатая? Все равно они найдут способ обменяться взглядом, доказать свою любовь, вложить ее в самые, казалось бы, безразличные поступки, в самые невинные слова.

– Может быть, вы и правы, – сказала она, – но за одну минутку счастья, о котором вы говорите, они платят долгими днями тревоги и страха; а как часто к тревоге за далекого друга примешивается сомнение в его верности! Как сохранить веру в его постоянство, когда его нет рядом? Ведь он может утомиться длительной борьбой, станет искать развлечений, потом привыкнет и привяжется к другой и забудет прежнюю любовь.

– Потерять любимого – такое несчастье может случиться не только из-за разлуки и нового увлечения, – сказал я, – и самые счастливые влюбленные, которым ничто не препятствует, могут изменить друг другу.

– Как трудно сохранить любимого! – заметила она. – Я не устаю удивляться, как женщины не боятся отдать свое сердце.

– То же самое можем сказать и мы, – ответил я. – Не думаю, чтобы женское сердце было более постоянно в любви, чем наше.

– А я могла бы без труда доказать обратное, – сказала она с улыбкой, – но предпочитаю оставить вас в приятном заблуждении. Не стоит вас опровергать; ваше мнение даже лестно для женщин.

– А я устроен иначе, – возразил я, – и был бы счастлив, если бы сумел разубедить вас.

– Это было бы не так легко сделать, – сказала она, чуть покраснев.

– Увы, я слишком хорошо это знаю, – воскликнул я, – и совсем не надеюсь на такое счастье.

– Но если бы вы даже опровергли мое мнение, – сказала она, смутившись, – все это слишком немного значит для вас; не понимаю, на что вам разуверять меня? Впрочем, я твердо держусь своего убеждения и, боюсь, никогда не смогу от него отказаться.

– Вы не сохраните его навсегда, поверьте!