Заблуждения сердца и ума

Едва мы расстались, как завтрашний визит, которому я сначала не придал должного значения, завладел моими мыслями. Свидание! При всей своей неискушенности, я чувствовал, что это не шутка. У нее будет мало визитеров; но ведь это, пожалуй, значит, что их совсем не будет. Она пожимала мне руку; я лишь приблизительно понимал смысл этого жеста; но мне все же представлялось, что сей знак дружбы, когда им обмениваются мужчина и женщина, приобретает особый оттенок, и его не оказывают кому попало. Неужели добродетельная госпожа де Люрсе, запретившая мне угадывать тайное, неужели она...? Нет, быть не может.

Как бы то ни было, я решил быть у нее непременно. Я полагал, что не раскаюсь, а госпожа де Люрсе была достаточно хороша, чтобы я с нетерпением ждал урочного часа.

Предаваясь приятным предвкушениям, я восклицал: «Ах, если бы это свидание было мне назначено незнакомкой! Но нет, — тут же возражала себе самому, — незнакомка слишком благоразумна, чтобы назначать свидания... разве только Жермейлю? Но где они оба пропадают? И как это понять, что я столько дней ищу их, а они от меня ускользают? Не бросить ли эти поиски, раз они так долго остаются бесполезными? И зачем мне, накануне того дня, когда мою любовь, может быть, вознаградят, занимать свои мысли мечтами, от которых нечего ждать, кроме огорчений? Зачем думать о красавице, которую я видел один лишь миг и увижу вновь, видимо, уже супругой другого? Но все равно; узнаем, кто она; это мне нужно, необходимо: иначе я не излечусь от страсти, уже слишком глубоко проникшей в мое сердце. Выведаем, если возможно, тайну ее сердца; расспросим Жермейля и, если он любим, не станем нарушать его блаженство, а лучше займемся своими собственными радостями». Последний разговор с госпожой де Люрсе значительно охладил мое увлечение незнакомкой. Предстоящее свидание занимало все мои мысли. Я всегда завидовал счастливцам, которым женщины назначают свидания, и гордился тем, что в мои годы удостоен подобной чести, да еще такой дамой, как маркиза де Люрсе. Новизна положения и обуревавшие меня мысли вполне заменяли мне самую пылкую любовь.

Переполненный ими, я все-таки решил на другой день поехать к Жермейлю и уснул, посвятив свои неутоленные желания госпоже де Люрсе, а другие несказанно нежные чувства — моей незнакомке.

Наутро первой моей заботой был визит к Жермейлю. Я заранее обдумал, что ему скажу, и приготовился лгать, если по первому же простому вопросу он угадает тайные волнения моего сердца. Я боялся, что не сумею обмануть его проницательность; по наивности, свойственной моему возрасту, я полагал, что самый равнодушный к моим сердечным делам человек, только взглянув на меня, сразу все поймет. Тем более страшился я Жермейля, ибо считал, что он влюблен так же сильно, как я. Я велел везти меня к нему и был крайне огорчен, узнав, что он уже несколько дней как уехал за город. Мое взволнованное воображение ужаснулось этим отъездом и тут же нарисовало мне множество жестоких картин. Уже несколько дней как они исчезли — и он, и она; я не сомневался, что они уехали вместе. Любовь и ревность вновь заговорили в моей душе. По своему огорчению я догадывался, каково было его счастье; я был уверен, что она его любит — и вовсе не излечился от своей страсти. Напротив.

Время было весеннее; выйдя от Жермейля, я приказал везти себя в Тюильри10. По дороге я вспомнил о свидании, назначенном мне госпожой де Люрсе; но оно уже не показалось мне таким желанным, как накануне, да к тому же мыслями моими овладело какое-то беспокойство, и я не знал, сумею ли вести себя умно. Образ незнакомки занимал мою душу; я мысленно называл ее коварной, словно в самом деле имел какие-то права на ее сердце, она же не считалась с этим. Я вздыхал от любви и ярости и строил самые невозможные планы, чтобы отнять ее у Жермейля. Никогда еще я не испытывал столь неистовых чувств.

Хотя в такое время дня можно было не бояться чрезмерного скопления посетителей в садах Тюильри, овладевшее мной беспокойство требовало уединения; я выбирал те аллеи, где, как мне было известно, бывало пустынно в любой час; под конец я свернул к лабиринтам и тут всецело предался горю и ревности. Мечтания мои были прерваны звуками двух женских голосов, раздавшимися где-то недалеко от меня. Я был настолько поглощен собою, что люди потеряли для меня всякий интерес. Терзавшая меня печаль была мне слишком дорога, и я не желал, чтобы ее нарушали посторонние. Я спускался вниз по аллее, ища нового приюта для своей меланхолии, когда возглас одной из этих женщин привлек мое внимание; я обернулся. Их скрывала от меня живая изгородь, и препятствие это побудило меня посмотреть, что за ней происходит. Я осторожно отвел в сторону ветку, заслонившую мне вид. Какова же была моя радость, каково же было мое удивление, когда я узнал незнакомку!