Заблуждения толпы

К 1929 году развитый мир успел привыкнуть к регулярным финансовым потрясениям. Очевидцы событий и историки вместе с ними часто характеризуют эти кризисные взлеты и падения как болезни; что ж, медицинская аналогия и вправду позволяет лучше понять пациента и саму болезнь, хотя мы говорим о людях и социальных потрясениях.

Врачи рассматривают болезнь в трех основных оптиках: через патофизиологию, лежащую в ее основе биохимию и физиологию процесса болезни; через анатомию поражаемых органов и части тела; через симптомы и признаки, которые ощущает пациент и которые наблюдает врач у постели больного.

Точно так же можно рассматривать пузыри и кризисы. Например, их патофизиология связана с капризами человеческой психики и колебаниями доступности кредита в рамках современной банковской системы. Под анатомией в данном случае можно понимать «схему четырех П», то есть придумщиков, публики, политиков и прессы. А к признакам и симптомам относятся заразительная тяга общества к богатству, получаемому почти без усилий, высокомерие придумщиков и превознесение последних широкой публикой³⁵⁰.

* * *

Стоит напомнить, что, по мнению Хаймана Мински, для надувания финансового пузыря требуются не только смягчение кредитной политики вследствие снижения процентных ставок (как поступил Бенджамин Стронг в 1927 году), но и новые, прорывные технологии. Примерами таких прорывов в науке и технике могут служить, скажем, железные дороги девятнадцатого столетия, а в области финансов – паевые / акционерные общества семнадцатого и восемнадцатого столетий³⁵¹. Инвесторы, воодушевленные новыми технологиями или финансовыми продуктами, начинают вкладывать средства в акции, недвижимость или какие-то другие инструменты. Поскольку эти активы также могут использоваться в качестве обеспечения для ссуд, рост цен на них позволяет спекулянтам занимать еще больше, чтобы вкладываться в эти активы; это ведет к дальнейшему повышению цен и новым заимствованиям, то есть образуется самоподдерживающийся «благотворный цикл» (благотворен он лишь при экономическом росте). Вовсе не совпадение, что мании, паники и крахи стали фактически неотъемлемой частью повседневной жизни Запада приблизительно с 1600 года; именно тогда в обиход вошли и «замещение», и гибкая кредитная политика с применением бумажных денег.

Сегодня технологическое «замещение» может принимать различные формы. Головокружительные темпы научного прогресса выглядят постоянным признаком современной жизни: всего двадцать лет назад люди заморгали бы в недоумении, услышав, что во всем мире персональная видеосвязь станет повсеместной и почти бесплатной. Еще в 1940-х годах распространенные бактериальные заболевания, такие как холера, брюшной тиф, бактериальная пневмония и менингит, поражали людей в расцвете сил, не выбирая между богатыми и бедными, высокопоставленными и прозябающими на социальном дне. Ныне в развитых странах эти бедствия почти исчезли после появления таких антибиотиков, как пенициллин.

Напротив, до 1600 года отсутствие прогресса не просто воспринималось как данность, но считалось характерной составляющей жизни. До появления печатного станка многие технологические достижения канули в Лету просто потому, что ручное копирование документации подразумевало изрядные трудовые и финансовые затраты, так что при передаче из поколения в поколение пропало достаточное количество копий. Более того, грамотные встречались редко, а это означало, что многие ремесленники были не в состоянии сохранять свои методы и практики для потомства [106]. Например, уже римляне придумали бетон, но эта практика растворилась в небытии вместе с империей; лишь в 1756 году Джон Смитон заново открыл секрет портландцемента.

Изобретение Гутенбергом массового книгопечатания около 1450 года устранило эту преграду на пути к техническому прогрессу, но ведь имелись и другие: ВВП на Западе на душу населения практически не увеличивался до 1600 года, а на Востоке и подавно стал расти намного позже.

В 1620 году философ Фрэнсис Бэкон опубликовал труд под названием «Novum Organum Scientiarium» («Новый инструмент науки», иначе «Новый Органон»). До Бэкона «натурфилософы», как тогда называли ученых, строили познавательные модели при помощи аристотелевского метода дедукции, исходя из аксиом – основополагающих и неоспоримых принципов, на которых зиждились все дальнейшие рассуждения. В этой системе наблюдаемые факты оказывались едва ли не второстепенными.