Забой номер семь

Алекос встретил свою подругу детства па вечернем приеме по случаю женитьбы Георгоса Фармакиса. Элли тогда только что вернулась из Парижа. Они немного потанцевали. Он старался держать себя с ней непринужденно, и с его лица не сходило насмешливо-пренебрежительное выражение. В этом светском обществе он чувствовал себя не в своей тарелке и боялся выглядеть неловким и смешным. При первых на он не решался раскрыть рта. Чтобы выгодно отличаться от других кавалеров, он хотел блеснуть какой-нибудь оригинальной фразой. Впрочем, ему показалось, что Элли глубоко задумалась. Он промямлил несколько слов о Париже и спросил, не привезла ли она стихи Элюара и не даст ли ему почитать. Элли недоуменно взглянула на него и поинтересовалась, кто такой Элюар. В ответ он неловко улыбнулся и, уже не пытаясь перещеголять других кавалеров, заговорил о нелепых дамских модах. Но партнерша, не слушая его, перебрасывалась шутками с молодым человеком, танцевавшим в соседней паре. Наклонившись, она шептала ему что-то на ухо, и оба они заливались смехом. Алекос осекся: может быть, она издевается над его глупостью? Угораздило же его заговорить об Элюаре! Он замолчал и, решив, что голубые глаза его подруги детства напоминают кошачьи. глаза ее отца, почувствовал к ней неприязнь.

Танец кончился. Элли извинилась, что в праздничной суматохе не может уделить ему достаточно внимания, и пригласила зайти к ней как-нибудь вечерком, чтобы вспомнить детство. Оживление в гостиной нарастало.

Алекос с надменным видом прошел между танцующими и, отыскав свой плащ, покинул дом. Всю ночь он ходил по разным заведениям в центре города и пил. Под утро явился домой пьяный.

За весь прошлый год Алекос ни разу не навестил Элли. Но недели две назад, когда он вошел в кабинет своего хозяина, она стояла там рядом с отцом. И опять Алекос имел возможность убедиться, насколько похожи их глаза, «Тигр и пантера», – с горечью подумал он, пожимая ей руку. Но в тот день Элли показалась ему иной – более простой, милой, сердечной. Она пожурила его за то, что он забыл ее, и подчеркнула, что принимает, как и раньше, по вторникам. Но перед тем как уйти, попросила его заглянуть к ней в понедельник: у нее никого не будет и они смогут спокойно поболтать вдвоем. Он обещал прийти.

Алекос явился к ней в условленное время, одетый с иголочки, в новом галстуке и с золотыми запонками; жена полдня выводила пятна на его габардиновом плаще. На площади в Кифисии он сел в такси. Не торопясь, расплачивался с шофером, чтобы ему открыли дверь прежде, чем уедет машина. Они сели с Элли на закрытой веранде, откуда открывался великолепный вид. Служанка подала в серебряных вазочках фисташки, миндаль и соленое печенье. Из бутылки, стоявшей на столике, Элли налила в два стакана виски. Они непринужденно болтали, припоминая то один, то другой эпизод из их детства.

– Я была когда-то дикаркой. Мой сын на меня совсем не похож, – проговорила Элли, но внезапно запнулась и потом спросила: – Ты женат?

– Да, к сожалению, – сказал Алекос удрученным тоном, который появлялся у него всегда, когда речь заходила о его жене.

– Почему к сожалению? – улыбнулась лукаво Элли.

– В молодости всегда совершают опрометчивые поступки. Не потому, что я женился на плохой женщине… наоборот, она очень хорошая… Именно в этом моя драма. Не знаю, поймешь ли ты меня. – Не отвечая, она глядела на него с насмешливой улыбкой. – Думаю разойтись… Но разойтись с плохой женой легко, а вот с хорошей страшная мука… Почему ты на меня так смотришь?

Она молчала. И тут их словно подменили. Голос, слова, жесты стали вдруг вкрадчивыми, обольстительными. Будто под гипнозом, они старались пленить друг друга. Это уже была не словесная схватка, не невинный флирт интересного мужчины с красивой женщиной. Внезапно налетевшая страсть, которую они прятали за безразличными фразами, долгими взглядами, воркующим смехом и шутками, придала им смелости. Они точно помолодели.

– Ты, верно, обманываешь меня… Не так ли? – сказала с улыбкой Элли и грациозно склонила голову набок, словно говоря: «Посмотри на меня! Разве я не прелестна? Нравлюсь я тебе?»

Алекос рассеянно смотрел на открывшийся с веранды вид.

– Нет, не обманываю. Порой я чувствую себя таким опустошенным, – ответил он многозначительно.

– Разочарованность производит впечатление на женщин, – заметила Элли и, томно опустив веки, прижалась щекой к спинке дивана. – Самое страшное, что ты всем пресыщен, ни к чему не стремишься. – Лицо ее вдруг стало серьезным, застыло в неподвижности, кожа собралась в морщины, и Элли точно сразу постарела. – Ты еще притворяешься, а я выдохлась. Хочешь послушать музыку?

Она встала и включила приемник. Потом наполнила стаканы и снова села рядом с ним па диван. Он повернулся к ней.

– Кто это? – небрежным голосом спросил он, указывая на миниатюру, висевшую над их головами.

– Какой-то французский революционер… Я привезла из Парижа… Кажется, Мирабо.

– Предатель, – вырвалось у него.