Забой номер семь

После малоазиатской катастрофы Вангелису грозило разорение, и он вынужден был обратиться за помощью к брату. Димитрис давно уже жил отдельно, но каждое воскресенье приходил к нему обедать. Между братьями сохранились хорошие отношения, но поведение Димитриса изменилось. Он оставил прежний почтительный тон и часто перебивал старшего брата словами: «Это чепуха, Вангелис!» Или то и дело вставлял хвастливо: «Я считаю, что…», «Раз я говорю, так оно и есть». Но все эти перемены произошли постепенно, незаметно, и оба полагали, что все осталось по-старому.

Однажды, в воскресенье после обеда, Вангелис сказал брату:

– Димитрис, пришел мой черед обратиться к тебе зa помощью.

Тот нисколько не удивился.

– Я же давно говорил тебе: нужно продать в Смирне весь товар. Ситуация была вполне ясной.

– Не хотелось мне верить. Сердце не позволяло. Я же грек. А теперь я на краю гибели, – добавил Вангелис и принялся сокрушенно перечислять все злосчастные последствия этой кампании.

Димитрис, откинувшись па спинку стула, постукивал пальцем по столу.

– К сожалению, Вангелис, у меня все деньги помещены… – начал он.

Лицо Вангелиса стало желтым, как лимон.

– Димитрис, ради бога! У меня жена, сын, не оставь меня в беде, – пролепетал он, уверенный, что тот лжет.

– Я не так богат, чтобы бросать деньги на ветер, – отрезал младший брат. – Возьмись за ум.

После банкротства, чтобы хоть что-то заработать, Вангелис бегал целыми днями, устраивая чужие дела, и жил кое-как с женой и сыном в убогом подвале в районе Плаки. Около двадцати лет братья не разговаривали. Димитрис каждый месяц аккуратно посылал старшему брату двести драхм. Сначала тот отправлял их тут же обратно, но затем возвращение денег стало задерживаться – сначала на несколько дней, потом на недели, и в конце концов он начал принимать их. С тех пор каждый раз Димитрис при своих детях клал деньги в конверт, объясняя им, что он вынужден выполнять свой «долг» по отношению к легкомысленному, неблагодарному брату. Во время оккупации сына Вангелиса расстреляли немцы. Вскоре умерла и его жена. Тогда Димитрис приютил брата на чердаке своей виллы.

– Я в долгу перед ним, он меня вырастил, – сказал Димитрис жене. – Он будет присматривать за прислугой в доме, и нам одной заботой меньше.

Однажды зимним вечером, повязав голову шарфом своей жены, Вангелис появился в комнате у Димитриса. Он дрожал от холода. Подойдя к брату, он стал целовать ему руки, бормоча со слезами:

– Человек!.. Человек, Димитрис!

Что он хотел этим сказать, осталось тайной. Но с того дня он выполнял обязанности эконома в доме брата. Обедал всегда на кухне с теткой Пагоной, окуная в соус свои седые усы. Когда входил брат, он почтительно вставал…

– Я не поручал тебе следить за домом, – сказал ему сухо Димитрис Фармакис.

Лицо у него было багровое, но ярость улеглась. Как у всех самодовольных людей, гнев его быстро остывал. Но ему правилось напускать на себя грозный вид, особенно в присутствии трепетавших перед ним людей. Он получал огромное удовольствие, внушая другим раболепный страх перед своей особой; ему было очень приятно, когда хвалили его способности, когда его появление в государственных учреждениях производило впечатление и служащие, внимая его славам, подобострастно кланялись или стояли навытяжку.

– Типичный шут, и глупый притом, – говорил о нем младший сын.

Он пошел по коридору, а старик поспешил за ним. Вдруг он робко коснулся руки младшего брата. Димитрис Фармакис обернулся, сердитый.

– Что тебе еще? Оставь меня наконец в покое.

– Димитрис, будь добр… Там наверху, на чердаке… В те зимы я не жаловался па холод… – Старик хотел нагнуться к уху брата, но удержался. – А в этом году, Димитрис, у меня дурные предчувствия… Зуб на зуб от холода не попадает. Я думаю спуститься в подвали ночевать рядом с котельной.

– Но там спят служанки.

– Пристроюсь и я в уголке, – пробормотал старик.

– Это ни к чему, Вангелис. Ты же Фармакис, пойдут всякие сплетни… Нет, нет.

– Всякие сплетни… – повторил, как эхо, старик, смущенно глядя вслед брату, скрывшемуся за дверью своего кабинета.

Через несколько минут Фармакис уже забыл о неприятности с сыном. Правда, сегодня с утра он был чрезвычайно возбужден. На дневном заседании комитета национального восстановления должен был обсуждаться вопрос о субсидировании его шахты. Он встал на час раньше, чем обычно, и прямо в пижаме пошел звонить по телефону своему свату. Его сват, небезызвестный Александр Георгиадис, глава партии независимых, еще спал, и горничная попросила Фармакиса позвонить немного позже. Он положил трубку, процедив сквозь зубы:

– Чтоб ему пусто было.

Долго слонялся он в пижаме по комнате, глядя каждую секунду на часы.