Заболотный

— Что же это вы, отважный путешественник, так спокойно смотрите на чудо архитектуры? — спрашивает меня Заболотный. — Это же Великая китайская стена.

— Не может быть!

— Вот вам и не может быть! Все еще никак не верите, что в погоне за чумой забрались мы аж на край света?

Так хочется получше осмотреть и эту удивительную стену, построенную в незапамятные времена, и город, приютившийся под ее защитой. Но надо спешить, спешить…

В Калгане мы пересели на забавных драчливых мулов. С первого взгляда они мне как-то совсем не внушали доверия, но оказались весьма выносливыми и подвижными. На них мы всего за четыре дня добрались до Пекина.

Из Пекина, оставив здесь Никандра Жилина, отправились почти прямо на север вдоль хребтов Хингана и Иншана. Каждый клочок земли на их склонах был заботливо обработан трудолюбивыми руками. По обеим сторонам дороги тянулись сплошные сады, где удавалось за гроши вдоволь полакомиться и персиками, и виноградом, и сахарными дынями, и даже какой-то экзотической жужубой.

Это роскошество природы было так непохоже на суровую бедность степи, к которой мы привыкли за полторы тысячи верст своего пути через Монголию.

Часто на пути попадаются уютные зеленые городки; их живописные дворцы и кумирни так и манят остановиться, полюбоваться, поглазеть. Но мы не останавливаемся, хотя неугомонный Даниил Кириллович даже на ходу успевает то нарвать огромный букет цветов, который скоро приходится выбросить за неимением вазы, то через Бимбаева расспросить кого-нибудь из встречных о болезнях, известных в округе.

Нас поражает, как много попадается по дороге зобатых людей. Однажды я ради интереса начал подсчитывать и насчитал их за день около сотни. Вероятно, в пище местного населения не хватает йода. Встречаются нам и люди, отмеченные оспинками. Их тоже немало, — до четверти всех встречных. Значит, оспа тут нередкая гостья.

В одном из селений Заболотный выведал у прохожих, что в округе часто повторяется какая-то повальная болезнь, каждый год уносящая немало людей. Уж не чума ли?

— Едем к местному мандарину, — решил Заболотный.

После долгих дипломатических переговоров с перепуганными чиновниками нас все-таки допустили к мандарину, полновластно вершившему всеми делами провинции. Но усатый лысый толстяк, замучив нас традиционными взаимными расспросами о здоровье, о целях нашей благородной и достойной всяческого поощрения поездки, весьма решительно заявил, что во вверенном ему округе никогда не было и быть не может никаких эпидемий, а если люди и умирают, то лишь по воле неба — от старости.

— По-моему, однако, врет, — непочтительно сказал Бимбаев, с облегчением закончивший перевод длинной и витиеватой фразы.

Но мы и сами прекрасно видели, что почтенный мандарин безбожно врет. А как его уличишь? Так ни с чем мы и отправились восвояси.

Чем дальше мы едем, тем беднее становится страна. В садах уже не увидишь винограда, низкорослыми, полудикими выглядят яблони и грушевые деревья. Почти не попадается больше пшеничных полей. Их сменяют посевы бедняков — гаолян, сорго, овес.

Наш маленький караван поднимается на последний перевал, и с его высоты открывается лесистая долина Вейчана, где некогда, по преданиям, любил охотиться император Коней, а теперь разит людей «черная смерть».

На спуске с перевала нас настиг проливной холодный дождь, и до маленькой каменной церквушки в селении Тун-цзя-инза мы добрались промокшие буквально до костей.

Нас радушно встретил отец Леон Десмет — сухопарый, седеющий бельгиец миссионер. Честно говоря, мне, при виде этих мирных затерянных селений, начало казаться, будто все слухи о чумной эпидемии могут, к счастью, оказаться ошибочными, ложными. Но уже первый разговор с отцом Десметом за вечерним столом, уставленным всякими вкусными блюдами и так приятно, по-домашнему, озаренным мягким светом начищенной до блеска пузатой медной лампы, вызвал большую тревогу.

За мирными стенами этого уютного жилья притаилась беда. В соседних селениях опустели многие фанзы. За последние три года, по словам миссионера, болезнь убила почти четыреста человек — больше половины всего населения!

Болезнь возникает каждый год в начале лета и исчезает обыкновенно с холодами. Сейчас эпидемия в разгаре, и уже умерло двадцать четыре человека.

Утром бельгиец повел нас по фанзам, И уже в первой же из них мы встречаемся лицом к лицу с «черной смертью».

Фанза тесная, маленькая. Небольшие сени, служащие одновременно и кухней, делят ее на две комнаты. В одной хранятся все хозяйственные запасы, в другой живет многочисленная семья. На земляном полу оборванные детишки возятся с неистово хрюкающей черной свиньей. А тут же, на кане — невысоких нарах, подогреваемых снизу проходящими под ними трубами от печки, — тяжело, с хрипотой, дышит китаец лет тридцати. По его исхудалому лицу катятся крупные капли пота.

Пока Заболотный осматривает больного, я записываю все сведения о нем. Оказывается, он сам врач. Зовут его Ти Тин-юй. Ухаживая за больными, заразился и вот уже два дня как не может подняться.