Заболотный

— Это мой брат, — слабым шепотом поясняет доктор Ти. — Охотился в горах и вот сегодня вернулся…

Мы кипятим два шприца и вводим обоим братьям по сорок кубиков сыворотки. Потом помогаем женщинам вынести на улицу, под наскоро сколоченный навес, рваные одеяла и все бесчисленное тряпье, накопившееся в фанзе. Все это надо продезинфицировать, здесь будут спать дети. Вход в фанзу им строжайше запрещен.

Теперь с каждым днем хлопот у нас становится все больше и больше. На следующее утро приходит и жалуется на слабость и недомогание молодой китаец Ти Ло-сен. Может быть, у, него и не чума, но на всякий случай нужно сделать анализ.

Нам помогает, что в китайской медицине с древнейших времен уколы иглой считаются целебными. Поэтому никто из больных не противится, когда мы берем пробы для анализов.

В тот же день нашему первому пациенту, доктору Ти, в выздоровлении которого я уже перестал сомневаться, сразу и резко становится хуже. Не помогают новые впрыскивания сыворотки. Кофеин едва подстегивает замирающее сердце. В одиннадцать часов вечера доктор Ти умирает.

Следующий день становится последним и для его брата. С каждым часом слабеет и Ти Ло-сен, у него также оказалась чума. Не помогают даже усиленные дозы сыворотки.

«Черная смерть» переходит в атаку. То в одной фанзе, то в другой она внезапно наносит коварный удар. Кроме легочной, есть случаи и бубонной чумы.

Мы боремся, как можем, с утра до вечера. Делаем прививки, анализы, сами ухаживаем за больными, показывая родственникам, как их надо кормить, поить.

И все-таки они умирают один за другим. Умирает совсем молодая Куо-ляэ, с нежным лицом, чуть тронутым перенесенной в детстве оспой. Умирает еще один из братьев Ти. Умирает беременная молодая жена Куо Ло-сена, унося с собой так и не успевшего родиться младенца…

Прямо с порога каждой фанзы открывается изумительной красоты вид. Перекатывая камешки, весело журчит горный ручей. Над ним покачивают лохматыми ветвями темные ели. Еще дальше упрямо карабкаются по склону горы стройные лиственницы. А еще выше над лесом зеленеют альпийские луга. Весной они, верно, превращаются в сплошной пестрый ковер из ярких цветов.

Здесь много всякой дичи. Недаром эти места облюбовали себе в прошлом для охоты китайские императоры. Каждый раз как я выхожу на крыльцо, с большой раскидистой елки напротив фанзы выглядывает любопытная белка. Один раз она даже ловко ухитрилась запустить в меня еловой шишкой. В зарослях по берегам ручья кричат фазаны. А однажды рано утром мы с Заболотным даже видели, как, совсем не пугаясь людей, сквозь эти заросли шумно продирался красавец лось.

И в окружении этой пленительной красоты каждый день умирают люди. Заглушая пересвист птиц на деревьях, почти из каждой фанзы доносятся тяжелый хрип, кашель, стоны…

Здесь чума выглядит еще страшнее, чем в Бомбее. Там жертв было больше, но и болезнь поэтому проявляла себя нагляднее, откровенней. А здесь она наносит удары исподтишка. Такое чувство, будто «черная смерть» все время невидимкой ходит за тобой по пятам, выбирая себе очередную жертву.

И почему она облюбовала именно эту тихую долину? Почему вот уже десять лет не оставляет в покое жителей мирных горных селений? Они смирились, покорно сложили руки. Заболевает один в семье, и все остальные в тупой покорности ждут своей очереди. И только умирающий последним сетует, что некому его похоронить. Разве это не страшно?

Здесь нет и в помине больших городов, где люди поневоле теснятся, заражая друг друга. Нет поблизости и протоптанных караванных путей, не бродят по дорогам толпы паломников, которые могли бы далеко разносить заразу, как в Аравии.

Откуда же берется в этих краях чума? И эта загадочность больше всего тревожит и обескураживает нас.

На все мои вопросы Даниил Кириллович честно отвечал:

— Не знаю. Совершенно очевидно, что мы обнаружили еще один эндемичный очаг чумы на земле, но чем вызвано его возникновение именно здесь, в долине Вейчана, пока непонятно. Есть данные, будто чуму впервые сюда занесли лет десять назад откуда-то с севера, из монгольских степей, по которым мы с тобой проехали.

— Ну, а там она откуда взялась? — не унимался я. — Ведь и там нет ни скученности населения, ни особенно большого передвижения людей по караванным дорогам. Или вы все-таки думаете, будто чуму хранят в своих норах тарбаганы?

— Не знаю, не знаю. Однако тарбаганов немало и тут, все поля вокруг изрыты их норами. Ты это заметил? Повышается спрос на шкурки, и добыча их увеличивается с каждым годом.

Заболотный бродит по окрестностям, часами с помощью Бимбаева беседует с местными крестьянами, записывает в свою, тетрадь подробные сведения о животных, которые водятся в здешних лесах, о растениях и погоде. Вечерами, расхаживая перед палаткой, где я пристроился под полотняным навесом у самодельного стола возле переносного фонарика, он Диктует мне:

— На плато есть несколько озер. Небольшие кряжи горного хребта разделены долинками, по которым текут горные ручьи, превращающиеся во время наводнения в горные потоки. Общее направление долинок — с запада на восток…