Заболоцкий. Иволга, леса отшельница

В главе «Начало науки» не сам ли уже автор напрямую провозглашает здравицу новой сельской яви (хотя, впрочем, приветствие это и содержит изрядную долю сомнения):

Слава миру, мир земле,
меч владыкам и богатым!
Утро вынесло в руке
возрожденья красный атом.
Красный атом возрожденья,
жизни огненный фонарь,
на земле его движенье
разливает киноварь.
Встали люди и коровы,
встали кони и волы,
вон — солдат идёт багровый
от сапог до головы.
Посреди большого стада
кто он — демон или бог?
И звезда его крылата
блещет словно носорог.

Мечтам солдата, по-видимому, также достались заветные мысли Заболоцкого, — они о сознательном единении людей с миром природы — животными и растениями:

…Над Лошадиным институтом
вставала стройная луна,
научный отдых дан посудам
и близок час веретена.
Осёл, товарищем ведом,
приходит, голоден и хром,
его, как мальчика, питают,
ума растенье развивают.
Здесь учат бабочек труду,
ужу дают урок науки,
как делать пряжу и слюду,
как шить перчатки или брюки.
Здесь волк с железным микроскопом
звезду вечернюю поёт,
здесь конь с капустой и укропом
беседы длинные ведёт.
И хоры стройные людей,
покинув пастбища эфира,
спускаются на стогны мира
отведать пищи лебедей.

(Откуда в поэме появился этот герой — солдат, проводник нового, передового? Понятно, он олицетворяет активистов из города, «двадцатитысячников», мобилизованных и призванных из города, из рабочей среды для проведения на селе коллективизации. Но и к личности самого Заболоцкого он, кажется, имеет отношение, недаром поэт доверил ему «озвучить» некоторые свои натурфилософские мысли. «Солдат Дуганов» — один из псевдонимов поэта в детских изданиях «Ёж» и «Чиж»; к тому же Николай после службы в армии, за неимением другой одежды, одно время носил солдатское: шинель, гимнастёрку, ботинки…)

В главе «Младенец — мир» борец с мотыгой и сохой тракторист политически грамотно провозглашает новый век на селе — чуть не словами тогдашнего гимна — «Интернационала»:

Мы же новый мир устроим
с новым солнцем и травой.

И вот, наконец, наступает само торжество земледелия: машинный рай, довольные крестьяне в разнообразных трудах… Солдат славит «равноденствие машин, <…> / …добрые науки / и колхозы-города», а потом, «подняв фиал» с пивом, пьёт «для утоленья», ведь он сделал всё, что нужно.

Отныне

председатель многополья
и природы коновал,
он военное дреколье
на серпы перековал.

То бишь — перековал мечи на орала.

И тяжёлые, как домы,
закачались у межи,
медным трактором ведомы,
колесницы крепкой ржи.

Может, где-то обобществление и пошло на пользу крестьянам, но далеко не везде. В действительной колхозной жизни было не так, как в поэме у Заболоцкого, а совсем наоборот: вместо братания с животными резали в отчаянии скот или же он, согнанный в общие стойла, погибал от истощения без хозяйского присмотра. А «у межи» вскоре закачались опухшие от голода люди, собирая по весне гнилые зёрна, за что бедолаг ещё и судили по новому закону о пяти колосках…

Но вернёмся к финалу торжества земледелия: деревянную соху глодают черви, на её останках вырос унылый лопух. В колхозе же — благоденствие:

Крестьяне, сытно закусив,
газеты умные читают,
тот — бреет бороду, красив,
а этот — буквы составляет.
Младенцы в глиняные дудки
дудят, размазывая грязь,
и вечер цвета незабудки
плывёт по воздуху, смеясь.

…Но не издёвка ли вся эта благостная картина?

Или всё — всерьёз?..