Заботы света

Дровосек был молодец из молодцов, одним взмахом топора мог бы рассечь коварного джинна или Шурале. Но ведь люди и загадочные эти существа живут бок о бок, загадочные существа эти есть не что иное, как тайна лесных чащоб, глухих троп, вообще природы. И всегда ли они враждуют, и надо ли им враждовать? Помериться силой, смекалкой, подшутить над незадачливым лешим — другое дело. И добродушный крестьянский парень просто одурачивает Шурале, прищемив ему пальцы в щели бревна. «Как тебя зовут? — вопит Шурале. — Должен же я знать своего обидчика!» — «В году минувшем». Кричит и кричит Шурале, зовет своих сородичей, а те смеются: «Вот чудеса, прищемили ему палец в году минувшем, а он ревет теперь!»

Наступило утро, когда он отложил перо. Он подумал о том, что написал несколько сказок, но ни в одной из них его герои-богатыри не прибегают к силе меча. И он еще напишет, даст бог, и в тех тоже все загадочное, непонятное не предстанет враждебной человеку силой.

Попить чаю и спать, спать, подумал он. Но сил хватило, только чтобы дойти до кровати. Едва щека коснулась подушки, он уже спал крепким, счастливым сном. И не заметил, как наступил рассвет, не слышал голосов в коридоре, не слышал, как кто-то из друзей стучался в его дверь.

Проснулся он в полдень, желтое солнце плавало как раз против окна, сгущаясь в нижних стеклах, особенно толсто обмерзших льдом. Комнату выстудила, дыхание исходило паром, но он не стал разлеживаться, вскочил и быстро оделся. Потом взял мыло, полотенце и вышел в умывальню. Ледяная вода мигом прогнала сонливость. Он собрал со стола исписанные листки и смахнул в ящичек: не хотелось перечитывать сейчас, удерживало какое-то странное чувство боязни. В дверь постучали, и он крикнул громко:

— Войдите!.

Наркиз, хозяин гостиницы. Будто чего-то опасаясь, он не сразу переступил порог.

— Доброе утро. Как вы спали?

— Спасибо. Входите же.

Толстенький, с тугими красными щеками, хозяин щурился на свет в окне. Глазки совсем закрылись; казалось, он изображает мечтательного ручного медведя.

— Габдулла-эфенди, правда ли, что сын Мутыйгуллы-хазрета призывал к свержению государя и всех министров?

— Что вы! Он призывал убрать с городских улиц нечистоты.

— Правда, улицы грязны. Но, пожалуй, зря он… призывал. А у меня к вам такое вот дело… словом, я давал рекламу в его газету этак с неделю назад. А теперь, слышно, газету закрывают. Мое, стало быть, объявление насчет гостиницы… не знаю, как взять обратно, пока оно при обыске не попало в руки… вот так-с.

— Чем же могу быть полезен?

— Я все объясню. Тут на Купеческой моя добрая знакомая, Домна Семеновна… имеет на всякий случай бумагу, поглядите. Бумагу я должен вернуть. А поглядеть, говорит, пожалуйста.

И Наркиз протянул Габдулле листок:

«Дано сие мещанке Кутьиной Домне Семеновне, что она, проживая в Уральске более года, содержит дом терпимости, ни в чем предосудительном не замечена, ни в каких тайных обществах не состоит. Поведения добропорядочного и хорошей нравственности, что удостоверяется подписью и приложением казенной печати».

— Прочитали? Вот и мне бы такую.

— Так просите в полицейском участке.

— Эх, не сумеют они хорошо сочинить! А вы… говорят, у вас и слог хороший, и понимайте. Я бы не поскупился, я ведь знаю, затруды ваши платят вам… хм-м!

— Значит, хорошим слогом?

— Хорошим слогом, Эфенди! И чтобы про эти… тайные общества. А уж я, если спросят про вас, скажу: благонравный, дескать, человек и с сынком Мутыйгуллы-хазрета не якшается.

В коридоре послышались стуки шагов; не спросясь, вбежал Минлебай и, увидев хозяина гостиницы, попятился:

— Зайду попозже…

— Ухожу, ухожу, — заторопился, зарадовался Наркиз.

Габдулла выбежал в коридор и вернул Минлебая.

— Что-нибудь случилось?

— У Камиля… отняли издательские права.

— Но ведь следствие не кончилось. Как они посмели? Ты Камиля видел?

— Ему, я думаю, не до меня.

Камиль и Минлебай не порывали отношений. Это раздражало Габдуллу и подспудно радовало: добросердечный, м и р н ы й  Минлебай оставался еще связующим звеном, которое, втайне надеялся он, не даст окончательно пропасть их дружбе.

Что же делать? Пусть Минлебай немедленно бежит к Камилю, узнает подробности, — может быть, удастся как-нибудь помочь. Но как? Будь у него денег, много денег…

— Иди к Камилю, — сказал Габдулла.

— Его нет дома, поехал к Муртазе-эфенди. Говорят, спешно продает типографию и газеты.

— Продает?

— А зачем ему типография, если нет издательских прав?

— Но… не Муртазе же Губайдуллину? Конечно, нет! Он поехал просить денег. Может быть, хочет внести залог или подкупить вице-губернатора?

— Не знаю. — Минлебай помолчал, затем произнес вроде машинально: — Из Гурьева пришел обоз.

— При чем тут обоз?