Забрать любовь

— Пока, Джули, — обращается он к врачу, которая была с ним в палате, — увидимся завтра после обхода.

Выругавшись сквозь зубы, он втаскивает меня в комнатушку, где пациенты получают ледяную стружку и апельсиновый сок.

— Какого черта ты здесь делаешь? — набрасывается он на меня.

Отчаяние сжимает мое горло, и я не могу ответить, как бы мне этого ни хотелось. Николас так сильно сдавливает мне руку, что я знаю — на ней останутся кровоподтеки.

— Я… Я…

— Чтоты? — кипит Николас.

— Я не хотела тебя беспокоить, — удается выдавить мне. — Я только хотела с тобой поговорить.

Я начинаю дрожать и думаю, что ему сказать, если он поймает меня на слове.

— Если ты немедленно не уберешься, — шипит Николас, — я позову охрану, и тебя отсюда вышвырнут. — Он выпускает мою руку, как будто я прокаженная. — Я сказал тебе не возвращаться, — продолжает он. — Что еще я должен сделать, чтобы ты поняла, что я не шучу?

Я вздергиваю подбородок и делаю вид, что не услышала ничего из того, что он сказал.

— Поздравляю с повышением, — говорю я.

Николас изумленно смотрит на меня.

— Ты ненормальная, — говорит он, поворачивается и, не оглядываясь, идет по коридору.

Я смотрю ему вслед, пока его халат не превращается в мутное пятно на фоне больничных стен. Я не понимаю, как он не замечает сходства между мной и своими пациентами, которым он не позволяет умереть от разрыва сердца.

***

Подъехав к особняку Прескоттов в Бруклайне, я семь минут не выхожу из машины. В машине становится душно, но я пытаюсь сообразить, существует ли свод правил, по которым принято умолять о прощении. Наконец мысли о Максе заставляют меня дотащиться до двери и постучать в нее тяжелым медным молотком с набалдашником в виде головы льва. Я ожидаю увидеть низенькую пухлую служанку по имени Имельда, но дверь открывает Астрид с моим сыном на руках.

Меня потрясает контраст между Астрид и моей собственной мамой. Различия бросаются в глаза. С одной стороны — шелка и жемчуга Астрид, с другой — мамины фланелевые рубашки и кожаные штаны. Антиквариат Астрид и мамина конюшня. Астрид купается в лучах славы, мама идет на все ради того, чтобы отстоять свое право на самоопределение. Хотя и Астрид, и мама сильные женщины. Они обе до неприличия горды. Обе сражались с системой, пытавшейся связать им руки, и обе ее победили. И судя по всему, так же, как и моя мама, Астрид умеет признавать ошибки.

Астрид ничего не говорит. Она смотрит на меня. Нет, она всматривается вменя, как будто пытается что-то понять. Макс висит у нее на бедре. Он смотрит на меня глазами, в честь которых можно было бы назвать голубой цвет. С одной стороны его волосики вспотели и примяты, а на щечке отпечаталась складка простыни.

Всего три месяца, а он так изменился.

Макс как две капли воды похож на Николаса.

Решив, что он меня не знает, он зарывается лицом в блузку Астрид и трется носом о застежку.

Астрид не шевелится и не пытается вручить его мне. С другой стороны, она не пытается закрыть дверь перед моим носом. Чтобы убедиться в этом, я делаю крошечный шажок вперед.

— Астрид, — говорю я и качаю головой. — Мама.

Макс резко поднимает голову, как будто это слово пробуждает у него какие-то воспоминания, хотя я понимаю, что это невозможно. Он склоняет голову набок, как до него это сделала его бабушка, и протягивает ко мне стиснутый кулачок.

— Мама, — говорит он, и пальчики по очереди раскрываются, напоминая распускающийся цветок.

Они тянутся к моему лицу и замирают, прижавшись к щеке.

Я такого не ожидала. Я об этом даже не мечтала. Его прикосновение, теплое, сухое и нежное, напоминает любовную ласку. Мои слезы скатываются у него между пальцами, и он отдергивает руку. Он засовывает ее в рот и пьет мои слезы, мое горе.

Астрид Прескотт протягивает мне сына, и его ручонки обнимают меня за шею, а его теплое уютное тельце согревает мне грудь.

— Пейдж, — говорит она, как будто ничуть не удивившись моему появлению, и делает шаг назад, чтобы я могла войти. — Где же ты так долго пропадала?

Глава 34

Николас

Пейдж удалось в одиночку испортить Николасу день. Николас знает, что жаловаться ему больше не на что. Операция прошла довольно сносно, все его пациенты выздоравливают, но появление Пейдж вывело его из равновесия. Николас работает в публичной больнице, и она имеет полное право в ней находиться. Его угроза позвать охрану была именно угрозой, и ничем больше. Увидев ее возле палаты своего пациента, Николас разнервничался, а ведь он никогда не нервничает на работе. После расставания с ней его пульс еще несколько минут не мог прийти в норму, как будто после сильного потрясения.