Забрать любовь

— Николас! — окликает его Джек, наблюдая за своим коллегой, который поднимает Макса и усаживает его на столе. — Мне кажется, мы поняли, в чем дело.

Пейдж наклоняется вперед и тянет Джека за рукав белого халата.

— Макс в порядке? — еле слышно шепчет она, глотая слезы. — Он поправится?

Джек игнорирует ее вопрос, чем выводит Николаса из себя. Пейдж — мать, она сходит с ума от беспокойства, и никто не имеет права с ней так обращаться. Он уже открывает рот, чтобы сделать Джеку замечание, как Джон Дорсет проносит мимо них Макса. Увидев Пейдж, Макс тянет к ней ручки и начинает плакать.

Из горла Пейдж вырывается странный звук. Это нечто среднее между воплем и воем. Но она не пытается забрать у врача ребенка.

— Мы сейчас сделаем сонограмму, — говорит Джек, обращаясь только к Николасу. — Если наш диагноз подтвердится и образование действительно находится в тонкой кишке, мы поставим ему бариевую клизму. Это может уменьшить интуссусцепцию, но все зависит от тяжести повреждения.

Пейдж с трудом отводит глаза от двери, за которой исчез врач с Максом на руках. Потом хватает Джека Рурка за отвороты халата.

— Объясните мне! — кричит она. — Объясните мне нормальным языком!

Николас обнимает Пейдж за плечи, и она прячет лицо у него на груди. Он шепотом рассказывает ей то, что она хочет услышать.

— Они считают, что проблема заключается в тонкой кишке, — объясняет он. — Она вроде как сложилась сама в себя. Если не принять меры, она лопнет.

— И Макс умрет, — шепчет Пейдж.

— Только если врачи не смогут исправить ситуацию, — говорит Николас и уверенно добавляет: — Но они смогут. Это нетрудно.

Пейдж доверчиво смотрит на него.

— Нетрудно? — повторяет она.

Николас знает, как опасно подавать ложные надежды, но в этот раз прячет отчаяние под ободряющей улыбкой.

— Нетрудно, — подтверждает он.

Они сидят в приемной педиатрического отделения, глядя, как розовощекие малыши дерутся и толкаются из-за игрушек, карабкаются на большую пластиковую синюю горку и с визгом с нее скатываются. Пейдж поднимается наверх, пытаясь что-то узнать о Максе, но никто из медсестер ничего не знает. Две из них даже не слышали его имени. Когда спустя несколько часов в приемную входит Джек Рурк, Николас срывается с места, едва сдерживаясь, чтобы не припереть коллегу к стене.

— Где мой сын? — спрашивает он, чеканя каждое слово.

Джек смотрит на Николаса, переводит взгляд на Пейдж и снова на Николаса.

— Мы готовим его к операции, — отвечает он. — Медлить нельзя.

***

Николас никогда не сидел в приемной хирургического отделения Масс-Дженерал. Тусклые серые стены и красные пластиковые сиденья, залитые кофе и слезами, наводят тоску. Хуже места Николас в жизни не видел.

Пейдж покусывает край пластикового стаканчика с кофе. Она держит его уже полчаса, но еще не сделала ни глотка. Она неотрывно смотрит на дверь, ведущую в операционный блок, как будто там, как на волшебной доске объявлений, может появиться ответ на ее вопрос.

Николас хотел бы присутствовать на операции, но это противоречит медицинской этике. Он слишком заинтересован в исходе, да, если честно, и сам не знает, как бы повел себя, если бы его туда пустили. Он готов был отречься от должности и от зарплаты, лишь бы к нему вернулась привычная отстраненность и хладнокровие. Что там Пейдж сказала после шунтирования? «Это просто невероятно…» Но он ничем не может помочь Максу.

Когда Николас оперировал едва знакомого человека, жизнь и смерть превращались в абстрактные понятия. Если пациент умирал на столе, Николас огорчался, но не принимал это близко к сердцу. Он не имел на это права. Врачи быстро усваивают простую истину: смерть — это всего лишь часть жизни. Но родители этого знать не обязаны.

Каковы шансы на выживание шестимесячного младенца, подвергшегося операции на кишечнике? Николас роется в памяти, но там нет таких данных. А ведь он даже не знаком с врачом, который сейчас занимается его сыном. Более того, он никогда о нем не слышал. Николасу вдруг приходит в голову, что его жизнь, как и жизнь всех остальных хирургов, — это сплошная ложь. Хирург не Бог, и он не всесилен. Он вообще не способен создать жизнь. Он может ее только поддерживать. Но даже этим руководит Его Величество Случай.

Николас смотрит на Пейдж. «Она сделала то, что мне не под силу, — думает он. — Она дала жизнь человеку».

Пейдж ставит стаканчик и вскакивает на ноги.

— Пойду выпью еще кофе, — заявляет она.

— Но ты и к этому не прикоснулась, — удивляется Николас.

Пейдж скрещивает руки на груди, обхватив себя за плечи. Ее ногти оставляют на коже красные рубцы, которых она даже не замечает.

— Он холодный, — отвечает она. — Слишком холодный.