Заброшенный в природу

— А это дань моде, дружок, большая сила, словно крылатая птица. Это намного важнее, чем ты, должно быть, себе представляешь. Наверное, мне следовало тебе разъяснить кое-что для правильного понимания данного вопроса, дабы в один прекрасный день ты не упрекнул меня в том, что я научил тебя многим вещам, а этому — нет. Тебе, Гимараеш, следует научиться различать два вида модных тенденций. Одни из них — однодневки: утром появляются, а к вечеру о них уже забывают. Но другие дают результат лишь спустя какое-то время. И если ты хочешь добиться в жизни чего-то большего, ты должен научиться распознавать и придерживаться только их. Возможно, завтра никто не станет придавать значение тому, богат ты или беден, добился ты успехов в медицине или нет. Единственное, что будет иметь значение, так это то, являешься ли ты гуманистом и человеком Ренессанса.

— Да какая разница, что будет иметь значение завтра? — отмахнулся я. — Carpe diem. Лови момент сегодня. А что будет завтра — неведомо, как говорят арабы.

— Ну да, так они говорят, а видишь, что с ними сталось, — ответил доктор, указав сначала на берег Андалусии, а потом на африканский берег. — Завтрашний день непременно наступит, не сомневайся. Так всегда происходит.

Я не был в этом убежден, но предпочел промолчать. Меня и без того уже выворачивало наизнанку.

— Если тебя будет рвать, — сказал доктор Монардес, — будь осторожен. — И он указал мне на корабельный борт рядом с собой. — Это тот самый гвоздь, на который напоролся Васко да Герейра.

— Да что вы! — удивился я. — Он до сих пор здесь?

— В Испании, дружок, никогда ничего не теряется, — глубокомысленно произнес доктор и отправился к себе в каюту.

Англичане — приятные люди, хотя, возможно, и немного глуповаты. Во всяком случае, они мне кажутся глупее испанцев, быть может, и португальцев, да даже и неотесанных болгар, хотя последнее я утверждать не берусь. Чтобы казаться умными, они беспрерывно соревнуются в остроумии, хотя юмор у них довольно тривиальный. Можно сказать, что они прямо-таки излучают серую посредственность. Но я предпочитаю их испанцам. Испания, залитая солнцем, как бы купающаяся в свете, по сути, очень мрачная и горькая страна, а Англия, окутанная туманом и залитая дождем, выглядит зеленой и веселой. Во всяком случае, гораздо более мягкой и ласковой. Англичанину ты многое можешь сказать, и он продолжит строить из себя умника и упражняться в остроумии, а испанец, не говоря ни слова, просто набросится на тебя с ножом. Он считает это чувством гордости, но я — иностранец и отлично понимаю, что к чему. Это больное честолюбие, огромная самовлюбленность и вспыльчивость. С испанцем нужно держать ухо востро. Он опасен, и даже когда проявляет сердечность, его нельзя назвать веселым.

А англичане — люди веселые. Это мне особенно импонирует, так как я большой любитель бурлеска. Как говорит доктор Монардес, то, что в Испании считается бурлеском, в Англии воспринимают как трагедию. И это действительно так. В Испании ты не увидишь подобное английскому бурлеску. В Англии театр процветает, бурлески идут на всех сценах. Лопе де Вега у них считается комиком! Да какой же он комик?! Надо приехать в Англию, чтобы понять, что значит бурлеск или фарс!

Сеньор Фрэмптон познакомил нас с неким господином по имени Бен, который оказался человеком известным и большим знатоком театра, любителем комедии, в особенности, бурлеска. Он-то и поводил нас по театрам. Вчера, например, мы были в «Глобусе» и смотрели трагедию. Я не против трагедий, потому что, как я уже сказал, английские трагедии подобны испанским бурлескам. Человек всегда может проводить время весело и с толком, независимо от того, что он смотрит.

Поскольку нас тут считают талантами, мы уселись на боковых стульях прямо на сцене. Согласно здешним представлениям, талант — это человек, который, как сказал Бен Джонсон, приведший нас в театр «Глобус», одет в красивые одежды, у него красивой формы ноги, белые руки, завитые волосы, ухоженная борода, есть шпага и шесть пенсов, чтобы заплатить за это место. Мы отвечали почти всем этим требованиям и прежде всего — последнему.

Между прочим, здесь все таланты курят, правда, трубки. Это дань плебейскому обычаю, который они переняли у анабаптистов — мошенников-голландцев. Только мы с доктором Монардесом курим сигариллы. Поэтому сразу, как только мы вошли, слуги поставили на столики перед нами по одной свече. Все стали раскуривать трубки, а мы с доктором Монардесом — сигариллы. Тем временем действие началось. Мы были окутаны клубами дыма, над партером тоже стелился дым, поскольку и там многие закурили трубки. За ароматными клубами я почти не видел артистов, хотя отлично их слышал.

— Наш храбрый Гамлет убил Фортинбраса, — донеслось до меня со сцены, и я напряг глаза, чтобы увидеть происходящее, но сумел разглядеть лишь две фигуры, которые что-то говорили, объятые клубами дыма, точно ангелы, спустившиеся на землю.

В этот момент кто-то похлопал меня по спине. Я обернулся и увидел прислужника.