Забудь меня, если сможешь

Пару раз мне кажется, что я умираю. Я всем нутром ощущаю приближение смерти. Она приходит ко мне через окно и поначалу нерешительно сидит на подоконнике, наблюдая за моими страданиями со стороны. Затем делает первый шаг в сторону кровати и садится на самый край матраса, ласково поглаживая ступни. А потом… в момент, когда я ощущаю ее максимальное присутствие, когда думаю, что все… В этот самый момент вену прокалывают тем долгожданным препаратом, после введения которого организм расслаблялся.

Нет, я не ощущаю волшебную эйфорию, как обычно бывает при употреблении наркотиков. Все, что я ощущаю в этот момент — свободу. Свободу, которая приносит конец моим мучениям. Конец спазму мышц. Конец разрушающей боли и избитому сознанию.

Я не знаю, почему организм отключается при введении наркотиков. Почему мозг не получает обещанную эйфорию после введения препаратов. И почему я еще не умерла при таком большом количестве синтетических веществ в крови. Но итог один — через несколько часов после укола я испытываю нереальную ломку, граничащую со смертью. Я буквально жонглирую собственной жизнью, вышагивая по канату над бесконечной пропастью. А после… она прекращается, и я впадаю в глубокий сон. И так изо дня в день. Каждые несколько часов.

Возможно… эта странная реакция на наркотики как-то связана с прохождением санации. Ведь именно она полностью изменила мое тело. И, судя по Мелани, долгое время лежащей без сознания с браслетом корпорации зла, мои предположения могут оказаться верными.

Я ничего не знаю, не знаю, не знаю.

Я могу лишь догадываться о происходящем.

Но знаю лишь одно — нужно выбраться отсюда как можно скорее, пока у меня не случилась передозировка… или еще хуже. Пока на меня не набросился очередной извращенец, жаждущий секса от зомби, рождественского эльфа или… диснеевской принцессы.

* * *

— Я не буду спрашивать разрешения, чтобы защищать тебя, — он произносит это таким стальным, таким хладнокровным голосом, что тело превращается в одну сплошную мурашку. — Но только запомни одну простую вещь…

Рон смотрит мне в упор. В его напряженном взгляде читается беспокойство, решительность, привязанность… и чертовски много чего еще.

— Здесь ты либо палач, либо жертва, — отчеканивает он. — Третьего не дано, Ева. У медали лишь две стороны, а какую выбрать — решать только тебе.

Он всегда чем-то отличался от других. И мне не нужно было прикладывать особых усилий, чтобы заметить это. То, как он преподносит себя, как его ледяной прозрачно-серый взгляд блуждает по моему лицу, телу… будто он уже разгадал все мои защитные механизмы и пытается их обезвредить.

Неужели я в этом призналась самой себе?

Я люблю его?

Я люблю его.

Прихожу в себя с умеренной головной болью.

Сейчас она по крайней мере, не заглушает мысли и не давит на сознание, как это было несколько дней назад. Поворачиваю голову в сторону, где должно лежать уже привычное тело Мелани.

Но сегодня ее нет.

Лежу на мягком матрасе в полном одиночестве, накинутая шелковистым красным одеялом. И еще не решила радоваться мне этому или наоборот насторожиться. Больное воображение тут же начинает представлять, что происходило на этой кровати до моего появления. Я крепко зажмуриваю веки и мгновенно откидываю одеяло, голыми ступнями встречаясь с прохладным потертым паркетом. Пару секунд он неприятно поскрипывает под тяжестью веса, и медленными шагами я ковыляю до зеркала туалетного столика.

Меня вновь переодели, а это может означать лишь одно — меня ожидает новый «клиент».

От последнего слова меня передергивает, и я нервно провожу рукой по лицу, намереваясь смыть все нехорошие мысли, вызывающие непроизвольный рвотный рефлекс.

Сегодня на мне сидит белоснежный халатик медсестры с глубоким вырезом, подразумевающим пышный бюст. Но в моем случае он попросту отсутствует. На левой груди красуется алый крест с мелкими потертостями. А длина халата короткая до неприличия настолько, что даже Ханна не осмелилась бы надеть на себя что-то подобное. На грязные волосы, свисающие паклями вниз, накинули какой-то игрушечный колпак с красным крестом, который при любом резком движении угрожает свалиться вниз.

Обреченно выдыхаю и усаживаюсь за туалетный столик, принимаясь изливать душу в родной и до боли знакомый потертый блокнот. Очертания букв и тонких закорючек здорово отвлекают от происходящего. Я полностью погружаюсь в исписанные страницы и собственные воспоминания.

Надеюсь, их у меня больше не отберут.

Я не позволю.