Забудь меня, если сможешь

– Слушай сюда, – сквозь стиснутые зубы проговаривает он, – в этом мире больше не существует никаких правил, норм, законов и подобного дерьма. Больше не существует ничего, кроме разрушений, потерь и смерти, – он делает паузу, его серо-стеклянные глаза продолжают блуждать по моему лицу отчаянного безразличия. – Я задал вопрос, потому что мне нужны объяснения по этому поводу. Может, ты представляешь опасность для моих людей?

Я продолжаю ощущать на своей шее его теплые пальцы, осознавая одно – он не собирается меня душить, его единственная цель лишь запугать меня. Я не бьюсь в конвульсиях, как инфицированная, не кричу во все горло и не дрожу от страха, вместо этого я лишь устремляю на него непроницаемый взгляд, в котором невозможно прочесть ничего, кроме абсолютного спокойствия.

Я не чувствую ничего, кроме боли, ничего, кроме боли, ничего…

– Не знаю, что с тобой сделали эти лабораторные ублюдки, но я намерен выбить все это дерьмо из твоей головы, – Рон произносит это с такой презрительной интонацией, будто я виновна во всем, что происходит в нашей стране.

– Я здесь, чтобы не навредить людям, а спасти их, – произношу я, несколько раз моргая.

Он медленно отходит от меня, тяжело выдыхая в сторону.

– Почему я должен доверять тебе, когда ты стоишь передо мной в белом комбинезоне с этим чертовым треугольником, заполонившим весь город? – раздается его раздраженный голос. Через несколько секунд он разворачивается, устремляя на меня взгляд, в котором читается безысходность. – Может быть, эта долбаная корпорация зла забрала у меня все, что я имел, всех, кого считал близкими людьми?

– Тогда тебе нечего терять, – мгновенно отчеканиваю я. – Тебе следует пройти процедуру оздоровления и…

– Ты меня слышишь?! Они забрали все! – кричит он, направляя гневный взор светло-серых, практически полупрозрачных глаз в мою сторону. – Они забрали у меня все, понимаешь? – тихо повторяет он, спустя несколько секунд. – И ты считаешь, что я должен отдать им еще и свою жизнь?

Я хочу сказать нет, нет, нет, я не понимаю его.

И никогда не смогу понять его кипящих чувств и бурлящих эмоций.

Я не создана для того, чтобы чувствовать и воспроизводить на свет какие-либо эмоции. Меня запрограммировали лишь подчиняться, выполнять приказы и ничего более. Идеальный солдат без лишней сентиментальности и притупляющего чувства страха. Идеальный боец без бесполезных эмоций и боязни быть убитым ради идеи.

Я ведомый – не ведущий. И меня полностью устраивает такое расположение дел.

– Ты должен подумать о будущем поколении, – продолжаю я, твердо глядя ему в глаза. – Ты должен рискнуть всем, ради спасения своих будущих детей.

Он начинает смеяться, но этот смех сухой, холодный и совсем не похож на искренний. И я удивляюсь, что простой инфицированный, для которого целая жизнь состоит из одних только эмоций, может быть до такой степени черствым.

– Детей? – с презрением спрашивает он сквозь поддельный смех. – Какие дети? Оглянись вокруг, где ты видишь здесь светлое будущее? – он проводит пистолетом по воздуху. – Ты представляешь, как тут будут бегать счастливые детишки? Может быть, ты представляешь, как маленькие мальчики и девочки с неподдельной радостью спешат в школу? Как после того, как здесь мучили, загрызали и резали людей, может зародиться светлое будущее? – от презрительного отвращения его лицо искажается в странной гримасе. – Нас ждет дерьмовое будущее, потому что мы потеряли светлое прошлое. И только попробуй оспорить этот факт.

Где-то позади раздается отдаленное шипение, приближающееся с угрожающей скоростью. Рон реагирует быстро, молниеносно направляя оружие в сторону своего врага. Между нами и непонятной серой субстанцией, издающей прерывистые шипения, всего несколько дюймов. Несколько секунд прицеливаясь в голову жертвы, парень хладнокровно жмет на курок, и спустя мгновение существо – больше похожее на труп мужчины, чем на человека в целом – рушится наземь, издавая последний хриплый вдох.

Может быть, я ошиблась. Может быть, эта хладнокровная машина для убийств вовсе не инфицированный. Может быть, он прошел какую-то другую процедуру оздоровления.

Но мне приходится тут же отогнать подобные мысли. Рон прошел самую страшную школу – школу выживания и беспощадной борьбы за собственную жизнь.

– Не нужно было его убивать, – тихо произношу я.

– А ты ждала, пока он меня сожрет? – с издевкой проговаривает он, резко хватая меня за локоть. – Валим отсюда, пока нас кто-нибудь не пристрелил.

* * *

Пройдя две огромных лондонских улицы, мы сворачиваем в небольшой переулок, в котором находятся несколько зданий, по форме построения напоминающие научные центры, либо различные фабричные производства. Посреди улицы располагается огромный двухэтажный автобус, в основном покрытый ярко-красной краской и частично окрашенный в цвета британского флага. Быстрым шагом Рон мгновенно подходит к бывшему общественному транспорту и несколько раз громко стучит в железную дверь автобуса.

– Какого черта, Рон? – доносится раздраженный голос из автобуса. – Ненавижу тебя. Ты знаешь, что ты больной ублюдок?