Забудь меня такой

Это знак того, что занятия закончены. Пытаться сесть в седло уже не имеет смысла – еще минут пять, и наших лошадей передадут другим всадникам. Так и не взгромоздившись на Горизонта, я сползаю на опилки и, не поднимая глаз, вожу его в поводу, пока новый наездник не приходит мне на смену. Вот эта девушка по имени Рита уже на манеже. От одного ее облика веет уверенностью в себе и умением подчинить себе лошадь. Приветливо, но властно потрепав Горизонта по шее, Рита легко взлетает в седло, и конь как шелковый подчиняется едва заметным посылам ее шенкелей. А мне предстоит глотать слезы в темноте конюшни и в раздевалке пить воду из-под крана, под которым после езды моют конские удила. Мой Горизонт и на сей раз остался непокоренным.

Однако, каждый раз с замиранием сердца приближаясь к Школе верховой езды при Центральном московском ипподроме, я твердо знаю, что по большому счету мне повезло. Ведь я попала в группу! Тогда, в восьмидесятые годы, мест, где учили верховой езде, было наперечет, а девчонок, помешанных на лошадях, гораздо больше, чем самих лошадей, и Школа при всем желании не могла предоставить место в седле всем желающим. Счастливчикам удавалось прибиться к группе, а несчастливчикам – часами ждать от сеанса до сеанса, пока в какой-нибудь группе не образуется свободное место; тогда и им перепадал шанс почувствовать себя всадниками. Так попала в группу и я. Приметила, у какого тренера какой сеанс частенько пропускает одна из учениц, и постоянно отиралась рядом. Меня стали брать на свободное место, и мало-помалу ученица-халявщица выбыла вообще, а мои птичьи права сменились гражданскими – я стала полноправным членом группы.

Мне повезло, что и говорить! К тому же вдвойне: ведь родители выдавали мне на лошадей по целому рублю, да еще два раза в неделю: конный спорт и в советские времена был удовольствием недешевым! А скольким девчонкам приходилось вечно стрелять по двадцать копеек там и тут или фотографировать лошадей и продавать более состоятельным всадницам портреты их любимцев. (Портрет Горизонта лежал под оргстеклом на моем письменном столе и значил для меня на порядок больше, чем все школьные предметы и все мероприятия, вместе взятые.) Мне повезло, надо лишь чуть-чуть набраться опыта… стиснуть зубы… приноровиться…

Детям несвойственно рефлексировать; тогда, в двенадцать лет, я не смогла бы внятно объяснить, что так безумно влечет меня к лошадям через все тернии конюшни и манежа. Теперь могу. Ни один другой спорт, кроме верховой езды, не дает такой всеобъемлющей, яркой радости, как чувство полета, отрыва от земли в слиянии с другим живым существом. Ни один не приносит подобного упоения своей внутренней силой: что твои бицепсы и шенкели по сравнению с мощью твоего скакуна, а вот поди ж ты, слушается и летит! И уж точно верховая езда не знает себе равных по части восторга и пытки преодоления: ты преодолеваешь не только себя самого, не только своих соперников, но и поставленную самой природой границу между человеком и лошадью. А награда все та же: полет, полет, полет! Полет вдвоем. Не это ли, кстати, принято называть любовью?

Я любила Горизонта, и только сейчас понимаю, насколько сильно. Я терлась щекой о его морду и обнимала за шею, кормя морковкой. Для меня было счастьем почистить его серую шкуру щеткой и накрыть попоной. У меня колыхалось сердце, когда я накладывала сено в его кормушку. Чего же боле? И только сейчас я осознаю, почему именно конный спорт, который, как ни один другой, требует от человека исконно мужских качеств – смелости, веры в себя, стремления покорять, – на девяносто процентов состоит из девушек. Для всех нас это был опыт первой любви. Прекрасной, чистой, без предательства и слез в подушку. Едва твой конь начинал тебя уважать, вы становились парой, верной и слаженной. И – Боже! – какой красивой парой!

Надо было видеть меня в школе, невзрачную, с опущенным взглядом среди цветущих одноклассниц, чтобы оценить, насколько преображалась я в манеже. Теперь едва я выходила из конюшни, чтобы сменить в седле предыдущую всадницу, как Горизонт сам вырывался из строя мне навстречу. Я оглаживала его, с наслаждением втягивая конский запах, легко бросала себя в седло… Мне было уже четырнадцать, и, разбирая поводья верхом на коне, я считала себя всемогущей. Теперь он легко поднимался в галоп от малейшего прикосновения моих шенкелей; чтобы сделать красивый вольт, мне достаточно было лишь слегка набрать повод. Я легко обхватывала ногами его стройные бока и умело резонировала телом в такт его скачкам. Теперь меня часто ставили головной в цепочке лошадей, и на галопе я, бывало, задыхалась от восторга.

Однажды после занятий тренер между делом вручила мне какие-то бумаги и велела дома их заполнить. Когда я разобралась, что это были за документы, мне показалось, что Бог на руках поднял меня в небо. Анкета для собирающихся сдавать норматив третьего юношеского спортивного разряда. Это означало, что меня переводят в спортивную группу.