Маран промолчал, но Дан сразу вспомнил, как однажды тот, положив перед ним раскрытую книгу, с легкой брезгливостью поинтересовался, порождение ли описанная там ситуация больной фантазии автора, или она взята из реальной жизни.
— А что, на Торене такого нет? — спросил Патрик.
— На Торене?! — удивился Поэт.
— Дан?
— Нет, Патрик, — сказал Дан смущенно. — Никогда не слышал, не видел, нигде не читал.
— Никогда, нигде… — Патрик поперхнулся и закашлялся. — Боже мой, — сказал он жалобно. — Сегодня несчастный день. Скоро я не смогу высунуть голову из-под подушки, так мне стыдно за свою расу. Я буквально проваливаюсь сквозь землю, уже провалился, я антипод. Еще немного, и я не посмею высунуть нос в космос. Дан, мы опозорены. Что нам делать, Дан?
— Спать, — проворчал Дан и отключился.
К своему удивлению Дан проснулся первым. В каюте было совершенно темно, но, прислушавшись, он уловил ровное дыхание спящего на диване напротив Поэта. Он осторожно прокрался в ванную, потом, быстро одевшись в темноте и даже убрав постель, приоткрыл дверь и выскользнул в коридор. Орбитолет казался пустым, видимо, все еще спали. Впрочем, дежурный за пультом сидел, и кофеварка была включена. Дан налил себе в длинную узкую кружку кофе и двинулся к открытому люку. День был солнечный, небо чистое, но Дан почему-то вспомнил ночную инфразвуковую атаку и зябко поежился. Конечно, специально переоборудованный орбитолет был защищен от любого излучения, но там, снаружи… Тут он увидел шефа, одиноко стоявшего в нескольких метрах от трапа, и смутился. Торопливо допив кофе, он поставил кружку прямо на пол и спрыгнул вниз.
— Доброе утро, — сказал он, подходя к Тиграну.
— Доброе, — ответил тот. — Правда, давно уже не утро.
На «стройплощадке» кипела работа, ползали механизмы, только теперь все шло в обратном порядке. Из шести куполов четыре уже были убраны, сворачивали предпоследний, а похожая на божью коровку машина-уборщик методично перемалывала пластины, изготовленные вчера для настила.
— Что происходит? — спросил Дан.
— Надо же убирать за собой, Даниель. Элементарная вежливость.
— Улетаем? — обрадовался Дан.
— Возможно, — ответил шеф неопределенно.
Дан поглядел на оранжевые деревья, жесткую, как щетина, траву, синие крыши и серебряные купола. Он сразу представил себе, что происходит под этими куполами: сотни и тысячи палевиан синхронно принимают одни и те же позы, делают одни и те же движения, нараспев произносят хором слова, еще и еще, потом берутся за руки и на миг застывают, упиваясь, например, любовью. На миг Дан позавидовал, захотелось присоединиться к ним, включиться в цепочку и ощутить это — усиленное в тысячу раз, безмерное, бездонное чувство любви. Но… Бездонное, безмерное и… безадресное? Нет, извините, он не хотел любить воздух, он хотел любить свою женщину, одну-единственную, какой больше нет… И, черт возьми, ему вовсе не хотелось, чтобы тысячи людей и даже всего один или два разделили его счастье от слияния с ней. Нет уж! Он больше не завидовал им, вот они растекаются по своим норам, торопливо глотают безвкусную еду, поспешно запускают автоматику для производства пищи и одежды, мерзких паст и безобразных балахонов, наверняка придуманных, чтобы не тратить времени на примерки и подгонки, и снова бегут обратно в залы, дабы после часового балета почувствовать… быть может, страх? Есть ведь наркотики, вызывающие ощущение ужаса. Наверно, это похоже на вчерашний инфразвук…
— Шеф, — спросил он робко, — а вы не боитесь, что они захотят взять реванш за вчерашнее и пустят в ход свой инфразвук?
— Да, это было б неприятно, — сказал Железный Тигран рассеянно. Потом, словно на что-то решившись, повернулся к Дану. — Даниель! Я должен попросить тебя об одном одолжении. Уговорить тебя совершить неэтичный поступок.
— Неэтичный поступок? — пробормотал Дан растерянно.
— Да. Я хотел бы знать… Этот медальон…
Шеф замолчал, и уже понявший Дан лихорадочно прикидывал, как себя вести… Пожалуй, лучше не устраивать сцен, а сделать вид, что не придаешь никакого значения…
— Какой медальон? — спросил он небрежно.
— Ночью я видел у Марана медальон…
— Ах этот! — сказал Дан беззаботно. — Сувенир. Его подарила Наи, когда мы навещали вас перед отлетом на Палевую. А что тут такого особенного?
— А тебе не случалось видеть обратную сторону этого медальона? — спросил шеф, не приняв его легкого тона.
— Нет. Где б я мог ее видеть?
— Снимает же он его когда-нибудь.
— Не знаю. Может быть. Например, перед тем, как стать под душ. Но я ведь не сопровождаю его в ванную.
— Даниель! Я прошу тебя посмотреть, что там. — Он подобрал обломок ветки и начертил на земле несколько непонятных знаков. — У тебя ведь фотографическая память. Запомни это слово. Я хочу знать, написано ли оно на медальоне.
— А что это значит? — спросил Дан.
— Это имя моей жены. У нее был такой медальон. После ее смерти он перешел к Наи, и Наи с ним никогда не расставалась. Можешь считать это суеверием, но она относится к этой безделушке, как к талисману, оберегу… Если она его отдала… Словом, я хочу знать, что к чему.