Забудь обо мне (СИ)

— Иногда мне кажется, что мне надо было жить как он, потому что все гнался за чем-то, что-то доказывал, что-то вырывал зубами. А в итоге — в сороковник как-то уже ни хера от жизни не хочется.

В каком-то безумном порыве нежности обхватываю его колючие щеки ладонями.

Заставляю посмотреть на себя.

Достает сигарету, сжимает ее между пальцами и костяшкой указательного проводит по моей губе.

— Сорян, Зай, но любить тебя так, как ты хочешь, я не смогу. Разучился. Да и старый уже.

В эту минуту я понимаю, что мы с ним, как говорится в дурацких цитатках из интернета — не про чувства. Мы про что-то такое, для чего человечество еще не придумало подходящее слово. Это не та любовь, которой я правда хочу — чтобы были признания, объятия, нежности и чувства, от которых кружится голова.

Это вообще не любовь.

Это притяжение двух планет, которые могут сойтись вместе, потому что такова их природа, но рано или поздно, когда мы окажемся слишком близко — нас просто разорвет друг об друга.

Поэтому мне нельзя принимать все это слишком близко.

Ничего хорошего из «нас» все равно не получится.

Я нужна ему, как нужен желанный и очень долго уходящий в другие руки трофей.

Он мне — чтобы забыться, выдохнуть, выздороветь от того, что, вопреки моему желанию, пустило корни слишком глубоко мне в душу.

И когда-нибудь нам придется просто разойтись и сделать вид, что мы все те же маленькая глупая девчонка и крутой взрослый друг папы.

Но не сегодня.

Господи, что же меня так тянет на идиотские цитаты?!

Я пытаюсь поймать фильтр сигареты губами, но Бармаглот уводит руку и в отместку щелкает меня по носу.

Морщусь, как кошка, на которую щедро брызнули холодной водой.

— Вы, Марк Игоревич, вообще никого не любите и никогда не сможете любить, — говорю так, будто обсуждаем героя какой-то книги. — Потому что только так в вашей вселенной все работает, как нужно.

Желание услышать хотя бы какое-то отрицание все равно появляется.

Совсем без участия моего головы, откуда-то из сердца.

Но Бармаглот просто еще раз затягивается, отбрасывает сигарету — аккуратно в урну рядом со скамейкой — берет меня на руки и легко, как будто я котенок, несет к машине.

Глава шестьдесят четвертая: Сумасшедшая

Самое тяжелое событие, которое мне предстоит пережить — день рождения моего отца.

Ему пятьдесят.

Красивая дата, по случаю которой мы с мамой заранее выезжаем в наш загородный дом и начинаем в две пары рук готовить мясо и все остальные вкусняшки для мужских посиделок в дружном кругу.

Я знаю, что хоть событие и неформальное, обычно на него съезжаются его приятели с женами и детьми.

Самые избранные, у отца таких всего пятеро.

И Бармаглот, конечно, среди них.

И приехать ему придется вместе с Милой, потому что так положено.

Это ритуал.

Если будет что-то не так — никто не поймет.

А все эти крутые мужики с большими деньгами и большими проблемами почему-то очень сильно дорожат именно своими женами и видимостью стабильной жизни.

Так что, когда я дважды режу один и тот же палец — это рекорд даже для меня — мать чуть не силой отбирает у меня нож, садит на стул, делает чай с остатками сушеной липы и выразительно смотрит, явно рассчитывая услышать о моих душевных страданиях.

А меня разрывает от бессилия и злости на саму себя, потому что у меня никогда не было от нее секретов и потому что она всегда давала мне самые правильные советы. Даже если их ценность я понимала потом, а сразу относилась к нравоучениям с налетом «житейской мудрости».

Но как ей сказать, что мне предстоит пережить два дня под крышей одного дома вместе с мужиком, с которым я трахаюсь, и его законной женой?

Снова врать?

В последнее время я делаю это слишком часто.

Даже придумала себе поклонника, о котором рассказываю, что он старше, опытнее и есть причины, по которым я пока не спешу слишком в него «вляпываться». Это самый безопасный способ рассказывать что-то о Бармаглоте, не вскрывая его личность.

Потому что моей маме даже в голову не придет, что после всех моих слез на ее кухне я вступила бы в отношения с женатым мужиком.

Так что…

— Ну что случилось с твоим Мистером Икс? — Мама вытирает руки о бумажное полотенце. Называть моего невидимого «мужчину» героем популярной оперетты — это же святое. — Снова что-то очень сложно?

Киваю.

Делаю глоток чая и немного морщусь, потому что сахара в нем слишком много.

— Может, погадаешь мне на липовых чаинках? — пытаюсь разбавить напряженное ожидание серьезного разговора.

Мама делает серьезное лицо, берет чашку, долго колотит липовый цвет и, хмурясь, начинает что-то вдумчиво «читать» в этой зеленой требухе на дне чашки.

— Чай говорит мне, что… — Она зыркает в мою сторону, и я в последний момент успеваю как-то «спрятать» лицо за беззаботным веселым настроением. — Что ты думаешь, что можешь обмануть свою мать.

Теперь уже с укором.

Я поднимаю ладони, как будто сдаюсь, но на самом деле мне даже в страшном сне не может присниться, чтобы я призналась в той грязи, которую творю уже почти месяц.