Забудь обо мне

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У меня такой помятый вид, что выгляжу как мужик, неспособный справиться с «Ровером»? — Бармаглотище снова приглаживает волосы, но я успеваю его остановить, повиснув на локте.

Провожу по его волосам своей пятерней.

Они у него по-мужски густые и немного жесткие, но лежат, кажется, идеальнее некуда, даже если это выглядит как «спал мордой в подушку».

— Я просто хочу, чтобы сегодня и все выходные вы отдыхали и дали мне о вас позаботиться, — озвучиваю свой не слишком хитрый и почти прозрачный план.

Бармаглот осторожно, но уверенно подталкивает меня назад, всем своим телом прижимая к дверце машины. Между нами почти нет свободного пространства, и то, как сильно мне приходится запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо — само по себе сексуально и невероятно заводит.

— Зай, я, конечно, не вьюноша бледный со взором горящим и не страдающий Вертер, — ухмылка в придачу, — но и в старые валенки меня тоже лучше не записывай, а то начну звереть и творить всякую пошлую самцовую дичь.

Я снова завожу руки ему на шею, притягиваясь максимально тесно.

Это совсем не сложно — мое тело тянется к нему само по себе, словно намагниченное.

Игриво приподнимаюсь на цыпочки, притрагиваюсь губами к уголку этой его жутко сексуальной ухмылки. Это не то, чтобы поцелуй — скорее слишком очевидный выдох на кожу, в ответ на который Бармаглот крепче сжимает пальцы на моем теле, держа их почти прилично чуть ниже талии.

Но сила, с которой я чувствую этот нажим — это чистый секс.

И, может, после того, что мы творили в постели — и не только в постели — все эти намеки на поцелуи могут выглядеть дико, но я чувствую — сейчас все правильно, сейчас все так, как должно быть.

Потому что мы как-то сразу перешли в «высшую лигу», и у нас не было ни нормальных свиданий, ни нормального развития отношений. А любой девочке, даже если ей девяносто, хочется ванильной романтики с Тем Самым Мужчиной: вздыхать, предчувствуя поцелуи, дрожать от мурашек на коже в ответ на его прикосновения, держаться за руки, и по фигу, что это для кого-то слишком по-детски, долго-долго разговаривать, гуляя по теплой ночной Москве.

— Бармаглот Игоревич, — я заглядываю в серебряные глаза, наслаждаясь тем, как в ответ на мои действия его зрачки расширяются, «съедая» радужку до тонкого стального круга, словно в этом взгляде случилось настоящее лунное затмение, — я думаю, что вы самый красивый, самый сексуальный, самый классный мужчина в этой Галактике, и останетесь таким даже через миллион лет, если вдруг цивилизация разовьется — и из наших косточек начнут клонировать людей. Ваши клоны будут лучшими! И еще я думаю, что мои вкусовые рецепторы сходят с ума от ваших морщинок, от вашей уставшей улыбки, от ваших рук…

В ответ на это признание его пальцы на моем теле сжимаются сильнее.

Он держит руку почти прилично — чуть ниже талии, но я на мгновение жмурюсь от того, сколько обещаний в этой сильной собственнической хватке.

— И еще я думаю, — сую нос ему в шею, не стесняясь, громко втягиваю аромат, — что ни один мужчина в этой Галактике не пахнет так же вкусно, как вы. И только желание оставить предкам ваши идеальные косточки «для размножения клонами» удерживает меня от желания вас сожрать.

Ох ты ж божечки мои!

Поверить не могу, что в ответ на это мое радужное девчоночье признание он пару раз моргает, а дьявольская ухмылка становится чуть мягче, наполняясь чем-то таким…

Ну в общем, я этого точно раньше не видела.

Хочется тут же заморозить момент, достать телефон и сделать снимок на память, потому что вряд ли мой большой злой татуированный мужик будет очень часто баловать меня вот такими всплесками легкого… смущения что ли? Но сомневаюсь, что он даст мне это сделать.

— Так что, Бармаглотище, сегодня рулю я, — заканчиваю свою пламенную речь и, юркнув у него под рукой, хватаю его с обратной стороны за полу пиджака, утаскивая на другую сторону «Ровера».

Мы садимся.

Я мысленно считаю до пяти и потом тянусь, чтобы пристегнуть Бармаглот ремнем безопасности. Проверяю, надежно ли.

Вот это, конечно, уже больше игра, но мне хочется показать ему, что все те вещи, которые он когда-то делал для меня — я помню. Что для меня они были важны тогда и сейчас одинаково сильно.

И, самое главное.

Я хочу, чтобы он знал, что теперь ему есть на кого положиться.

Во всем и всегда.

Он запрокидывает голову на спинку, с блаженной физиономией отхлебывает чай из термокружки, но остается верен себе, своим хриплым мачо-голосом интересуясь:

— А спину мне в душе потрешь? Голыми сиськами.

Скучно там точно не будет.

Уже дома, пока он плещется в душе, разбираю его сумку: все постирано, и не скажешь, что мужчина был в командировке целую неделю. Он всегда был сам себе автономной единицей.

И мне даже немного обидно, что я не могу позаботиться о нем как-то еще, кроме того, что уже сделала.

Из душа Бармаглотина выходит в полотенце, изо всех сил стараясь делать вид, что не зевает.

