— Что ты делаешь? Не нужно. Ты убила моего сына. Этого было достаточно, — задушено произнес мужчина, зажмурившись. Позади него что-то звякнуло.
— Это мы посмотрим, — Зелена опустила на лицо железную маску, закрепляя ее. — Открой глазки, сладкий, — ядовито прошептала она, проведя кончиком пальца по его брови. Мужчина вздрогнул и зажмурился сильнее.
— Никогда.
— Жаль, я не хотела этого делать.
Что-то холодное коснулось его век, болезненно вонзаясь в нежную кожу. Румпель испуганно зажмурился, попытавшись отстраниться, но крепления лишили его каких-либо движений. До ушей донесся звук проворачиваемого вентиля и металлическое поскрипывание. Железо стало раздвигаться, разжимая веки мужчины.
— Нет… нет-нет-нет. Аааааааа!!! — он закричал, но в ответ услышал лишь мелодичный смех женщины. Звон прекратился, а его широко распахнутые глаза уставились вновь на экран телевизора. Белки покраснели, глаза опухли и болезненно пульсировали. Слезы текли по щекам, и картинка из-за них была размытой. Но он все равно видел последние минуты жизни собственного сына. Он так долго бежал от этого дня. Винил во всем себя. Если бы он не искал, если бы оставил все, как есть, он потерял бы только шанс на прощение, но не сына. Не его жизнь. Сколько ночей он провел, проклиная себя. Ненавидя эту зеленую ведьму. Содрогаясь от рыданий, задушено крича в подушку, а после, с ненавистью лупил ее кулаками. Он боялся показать свою слабость. Всем. Себе. Белль. Остальным. Запирался в офисе, лавке, спальне, когда Белль не было рядом, и плакал. Отчаянно, давясь воздухом, хрипя от неутихающей боли в сердце и выжигающего желания мести. Он был сломлен для себя, но стоек для остальных.
Стыд. То, что он ощущал после потери сына. После плена. Ему стыдно было показать свою разбитость, никчемность, потерю смысла своей жизни. Однажды, Белль застала его в спальной. Скорченного, сломанного, убитого горем и выжигающей изнутри тьмой. Ему было стыдно. Он хотел спрятаться, надеть маску. Исчезнуть. Белль не сказала ни слова. Просто прижала к себе и гладила его по спутанным волосам, покачивая в объятиях. Было стыдно и… спокойно. Впервые.
Он не готов был пережить смерть сына еще раз. Не после всего, что он уже видел и чувствовал. Зелена исчезла, словно ее и не было, позволив ему насытиться собственным горем в одиночку, умереть от разрыва сердца, которого переполняла боль потери. Едва белый сосуд переполнится, его удар станет последним. Румпель не оставлял попыток сжать веки. Тонкие струйки крови стекали по щекам, смешиваясь со слезами. Запястья были раздерты в кровь, а короткие ногти вонзались в ладони от безысходности.
Он умер у него на руках.
— Прости меня… Я не защитил. Не смог. Прости меня, Бэй. Прошу, прости… — он всхлипнул, когда экран потемнел и стал вновь перематывать пленку и закричал, когда кадр остановился на моменте смерти.
Душевная боль душила, с каждым тиском выдавливая из него новый всхлип. Вой. Рычание. Тиски оплетали бешено бьющееся в узкой мужской груди сердце, сдавливая его.
— Бэй, прости меня. Прости, сынок…. — рвано выдохнул он. Грудь тяжело вздымалась, на шее выступили вены, а губы были искусаны в кровь.
— Пап… все хорошо, пап..
Румпелю показалось, что он услышал голос сына. Отчаяние, доведенное до безумства. Этого не могло быть, игра разума.
— Пап, это я… я рядом…
Румпель почувствовал, как кушетка прогнулась под весом, а темное размытое пятно заслонило экран.
— Я рядом. Тебе не о чем просить прощения. Ты не виноват, — теплые руки коснулись его мокрых щек, а затем переместились к маске, но, вовремя спохватившись, переместили на плечи отцу.
— Бэй? Ты не можешь быть здесь, не в аду. Мальчик мой, я… — мужчина всхлипнул, пытаясь всмотреться в родное лицо.
— Я не в аду, пап. В лучшем месте, намного лучшем, — руки провели по напряженным плечам мужчины, успокаивая его.
— Я так виноват, Бэй. Так виноват. Прости меня, пожалуйста, прости. Я не хотел этого. Всего этого. Хотел, чтобы ты жил, был счастлив, был…. — спазм сковал его горло и он, подавившись, зарыдал громче.
— Эй-эй-эй! Пап! Все хорошо! Ты не виноват. Я сам это сделал. Я знал, на что шел. Хотел, чтобы ты жил. Пожалуйста, папа, — Бэй взмолился, сжав пальцами худые плечи отца. — Тебе нужно бороться. Ради себя, Белль. Ради меня. Я хочу, чтобы ты жил. Ты меня слышишь?
Румпель попытался кивнуть, но ничего не вышло. Втянув шумно воздух, он сдавленно выдавил тихое: «Да».
— Так виноват. Не хотел, Бэй. Сынок мой… — Румпель попытался обнять сына, но оковы лишь сильнее затянулись вокруг его запястий. Мужчина сдавленно всхлипнул, напрягаясь всем телом. Пытаясь высвободиться, прикоснуться. Обнять. До слуха вновь донеслись прощальные слова Бэя. Телевизор продолжал показывать его смерть.
— Эй! Папа, ты со мной. Смотри на меня, сосредоточься, — Бэй защелкал пальцами перед глазами, вынуждая сфокусироваться на нем. — Я не могу освободить тебя, ты должен сам. Найди монстра. Убей. И все исчезнет.