Забвение

Толпа на тротуаре все еще росла неравномерно. На каждых двух-трех прохожих, присоединявшихся к группе задравших головы зевак, находился тот, кто вдруг смотрел на часы, отделялся от коллектива и торопился либо на север, либо через улицу, чтобы успеть на какую-нибудь встречу. Таким образом, с известной точки зрения маленькая толпа напоминала живую клетку, вовлеченную во взаимодействие и обмен с подпитывающими ее линейными уличными потоками. Не было никаких признаков, что лезущая фигура видела флуктуационно растущую массу далеко внизу. Она точно не демонстрировала никаких жестов или выражений, которые у людей ассоциируются с взглядом вниз с большой высоты. Никто из зрителей на тротуаре не показывал пальцем на верхолаза и не кричал; по большей части все просто наблюдали. Какие дети были, те держались за руку своего опекуна. Между смежными зеваками иногда слышались замечания или обрывки разговоров, но те звучали из уголков рта, так как все стороны смотрели на отвесную поднебесную колонну перемежающихся стекла и преднапряженного камня. На каждый этаж у фигуры уходило приблизительно 230 секунд: пешеход засек время. Рюкзак и пояс для инструментов как будто распирало от какого-то снаряжения. Вдоль плеч из гортекса шли петли, и еще – если только это не было игрой света, отраженного от окон зданий, – на плечах фигуры, на тыльных сторонах коленей и в центре странного бело-голубого узора в виде мишени на заду фигуры виднелись странные протуберанцы в виде почти что сосков. Кошки с альпинистских ботинок снимаются для заточки или замены аленьким квадратным инструментом, рассказывал людям вокруг длинноволосый мужчина, придерживающий у бедра дорогой велосипед. Лично ему казалось, что он знает, зачем нужны протуберанцы. Новые члены толпы всегда спрашивали людей вокруг, что происходит, известно ли им что-нибудь. Костюм был герметичным, и человек казался надувным или был задуман так выглядеть, говорил длинноволосый. Разговаривал он как будто с велосипедом: никто не обращал на него внимания. Для езды он заколол штанины. На каждом третьем-четвертом этаже фигура задерживалась для передышки, лежала на узком выступе с лепным орнаментом. Человек, который когда-то водил шаттл в аэропорт, высказал мнение, что фигура на карнизе медлит нарочно, подгоняя подъем под какое-то расписание; адресат его слов – ребенок, державший за руку женщину, – быстро перевел на него взгляд, по-прежнему запрокинув голову. Любой взглянувший прямо вниз увидел бы пестрящее сборище из нескольких десятков наблюдающих лиц, с телами в таком перспективном сокращении, что от них остались только намеки.