Забвение истории – одержимость историей

Наряду с политиками и дипломатами за насилием против армян следили ученые, врачи, предприниматели, инженеры, миссионеры и медсестры, приехавшие из разных стран. Между ними были и немцы. Оставались ли они равнодушными к катастрофе зрителями или становились моральными свидетелями преступления, зависело от индивидуального решения. Среди немцев находились примеры обеих позиций: политик Бетман Хольвег руководствовался исключительно логикой войны, моральные соображения оттеснялись прагматикой и оппортунизмом на второй план. Но были такие, кто всерьез принял на себя моральную ответственность перед мировой общественностью за свою роль очевидца трагических событий. К их числу принадлежат, например, Йоганнес Лепсиус, составивший подробный «Отчет о положении армянского народа в Турции» (1916), Армин Т. Вагнер, подготовивший развернутый документальный фоторепортаж, или Франц Верфель, переработавший исторические документы в потрясающий роман «Сорок дней Муса-Дага» (1932).

Не следует упускать из виду значительные различия между армянским Агет и еврейским Шоа. В 1915 году еще не было методичной бюрократизации убийств, поставленного на конвейер производства трупов; армян просто безжалостно вырезали, большое количество беззащитных людей выгнали в пустыню, где они были обречены на мучительную смерть. Но прослеживаются и важные параллели. Джеффри Хартман перечисляет страшные эпизоды страданий армянского народа: «унижения, грабежи, депортации, погромы, истязания, поджоги, резня». И добавляет: «ни от чьего внимания не ускользнут параллели»[104].

Одной из таких параллелей служит взаимосвязь между войной и преступлением против человечности. Под защитой и прикрытием войны, а также под давлением поражений происходит экстремальная радикализация насилия против различных меньшинств. Готовность к эскалации насилия обусловлена крайне взрывоопасной смесью страха и агрессии. Беззащитные жертвы оказались совершенно не готовы к беспримерному злодеянию по отношению к себе. Государственный террор пользовался в обоих случаях клинически абстрактными, чисто функциональными понятиями. Речь шла о решении «армянского вопроса» или, соответственно, «еврейского вопроса». При этом имелись в виду не отдельные представители этнического сообщества, а народ в целом, который предполагалось уничтожить. Преступление повторилось с той же последовательностью отдельных этапов. Оно началось с дискриминации, унижения целой этнической группы, продолжилось удалением ее руководящего слоя из различных учреждений, перешло к созданию «образа врага», к стигматизации этнического коллектива в качестве «внутреннего врага» и прямой угрозы для жизни большинства граждан страны; за этим последовали принудительные выселения и депортации[105], погромы и резня, разграбление и присвоение имущества, уничтожение культурных ценностей (в том числе бесчисленное количество синагог и полторы тысячи армянских церквей), а закончилось все массовым истреблением беззащитных людей. Безжалостная логика подобной эскалации насилия сконцентрировалась в циничной сентенции преступников: «Мы уничтожим вас, прежде чем вы уничтожите нас»[106].

Уничтожение племен гереро и нама – первый геноцид ХХ века