Читаем Забвению. Тексты полностью

как раскрывают ладони говоря «увы», —

что руки слабы и сл'aбы попытки выйти

на берег, где уже в песок

носами вогнаны спасательные шлюпки.

***

Десятком тысяч лапок пробегать

ландшафта всякий перепад,

и обнаружить

пустоты, и мостки,

и блоки, нити,

и тот обман,

когда наклонятся,

как будто против ветра,

и выдадут за атмосферы

дыхание. Да мало ли чего

не выдумают, коли обещать

кроме себя и – нечего.

***

Неловкость сопряжённая с дождём,

который требует,

чтобы нас впустили в дом.

Узы слабеют

Ветви сбрасывают перезимовавшие ягоды

и ими усыпано вокруг стволов,

как красными бусами,

которых нитка разорвалась.

***

Узы слабеют,

притяжение земли сильней,

чем крепи сопряжений

плоти.

Ей и принимать дары ветвей,

уставших ждать

крылатых едоков.

***

Одно в другом

что сверху – тоже – внизу.

Плоды равны пернатым —

и для них

даль с близью

поменяются местами

единожды они увидят дом,

как бы далёко отойдя

и обернувшись.

Прибой

На горке сесть, смотреть как набегает

прибой – трав остролистых

и древесных крон

и своешумное, и мерное качанье, —

здесь все и каждый —

поклон и вспять, поклон и вспять,

на волнах далеко не убежать —

всё вверх да вниз и всё на том же месте.

***

Здесь сходство с возвращением домой

и переодеванием в домашнее —

всё то же, ничего не решено.

И гул и скрып

И гул и скрып как будто задевают

за небо в супротивных вращениях,

и те, что пали – не выдюжили.

Лечь на спину в опавшую хвою и наблюдать,

врастая в бессловесность волн грядущего.

***

Полынь при дороге, незаметная потому что всегдашняя.

Кто мимо проходит – обрывает листок или соцветие

и растирает в пальцах и пальцы нюхает.

***

Над цветущим репейником,

над раскаленной мякотью цветка,

как над разцветшим сердцем,

в панцирь покуда не обёрнутым —

белянка-бабочка.

Шорохи и гулы

Шорохи и гулы запустения, —

Где-то – невидимо – обрушается,

растрескивается, сходит на нет.

Что ни делай – всё нестойко,

не выстоит и года, ежели не поновлять.

***

Зиянье тишины и воздух пустоты —

крик вод и земли,

который вызывает боли в сердце.

Ввалившиеся куполы,

искания напрасные —

всё суеты и всё пустые хлопоты,

а всё же утра всё приходят вновь.

***

Незыблем только след

злодейства.

Без дождевика под ливень

Так к спящим приближаются – отнюдь не всякий шум из сна выносит – не слышней, чем переступит лошадь по прошлогодней прели, копыта погружая в труху, избавленную от соков, как в бездну вод – остуживая и смиряя жар крови и забывая, забываясь, мстя неузнаваньем.

***

Без дождевика под ливень выходить и отдаваться дробной тишине, какая отмывает от разговоров о постороннем испод рассудка в котором ею вплавь пущены невнятные мечты – быть может так воображают закрытый дом, который где-то есть, которого крышу осыпают сосны, которого в окна надобна решимость чтобы заглянуть, – даёт уединенье без одиночества, молчание и оборачивает на улице, на столе, возле того дома, оставленной на год тарелкою – в неё и иглы, и коры накопятся, укроют белизну, год повернётся, лопнет антипод забвения – она и выступит, пусть трещины впитали сор времени, осадок, который из сита вымыт, забивается в углы – он одевает собою злато, в нём ли оно росло? Пустая шкурка или долгий сон и пробужденье?

***

И задыхаться, словно бы пытаясь петь под толщею воды в такт набежавшей сумбурной фразе, вдыхая губительный бентальному покой поверхности, завёртку сумеречной меркнущей души разрывая в клочья.

Зима открыла

Перезимовали листья под крыльцом, закрученные стружкою, сухими листками завёрнутые листья, хрупкость уз сулящие цветами ржавчины – распознают металл по ржавым очёсам коры, как и растение, посредством микроскопа и реактивов.

***

Безлистною порой не до малюток, – птиц и зверьков, – убежище пусто, перевёрнутой шапочкой свитое из травы и синтетической веревочки, гамачком прикреплённое к побегам кустарника невысоко над землёй, и он нескоро вознесёт его вверх, как воронье гнездо на мачте в эмалевую синь.

***

Лист, забредший за балконное стекло, оставшийся близ рамы, дальше не заходя.

***

О ветрах судить по кронам, об окончании дождей – по повисшим на веточках и травинках каплям.

Птицы I

Сопротивляясь ветру неподвижны птицы.

Задёрнут шторы, ощупью нашарят на стене

и щёлкнут —

всё по-другому, чем зажечь свечу, —

на спички огонёк не дунут,

и не оставят истекать дымком,

отворотив лицо, ладонью заградя

свечение, которое снесут к себе.

Но тёмная купель безвестности близка —

подвески дребезжат хрусталь поддельный

робок, и голос у него совсем не звонок, —

кружочек света в шторма

зрачке.

Птицы II

Птицы – всё кажется, что они поводят плечами заложенных за спину рук и, наклонясь, подымут в пальцах предмет, чтобы поднести к глазам и рассмотреть.

Птицы поводят плечами,

Рук не выпрастывают из-за спин,

Им читают вслух, думая,

Что они не могут переворачивать страницы

Сами.

Птицы III

Голуби в чердачных проёмах,

блудливыми девами на своих балконах,

ждут-пождут,

не сводят круглых глупых глаз,

того не ведая,

что надо бы на взгляд иной и не ответить,

быть скареднее выцветших обоев,

кода со стен всё снято и от них

всё отодвинуто.

Птицы IV

Внести многоразличных птиц —

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза