Забыть и вспомнить

По духанам и помойкам,

Тронутый умом старьёвщик,

Без родни, без дома, - в бездне

Затуманенного мозга.

Бедный Йёська! Из местечка,

После славного погрома

Бурей жизни занесён он

На Кавказское подворье

До войны. Не этой, прежней.

Так узнал я про Иосю.

Я оставил недопитой

Чачу там, где Бог и случай

Мне, газетчику-студенту,

В том году сподобил скромно

Первый гонорар отметить.

* * *

Когда тебе девятнадцать,

Ты прямодушен, как штык,

Считаешь, кому за двадцать,

Тот уже и старик.

И эпоха зла – в отголосках.

И была давно, не сейчас.

Я удивлялся, что Йёська

Дожил с тех пор до нас.

А посчитать – без форы

Этому старику

Было всего под сорок -

У первых лет на веку.

Отступление

Местечко называется Местечко.

Прозрачной синевой струится речка…

Я знаю, отчего багровым стал

Склоненный над водою краснотал.

Я знаю правил скромную привычку:

О чём уместно, а про что нельзя

Вслух. Но из горла вытащу затычку,

По грани недозволенной скользя.

Не утопить беду, не исчерпать…

Нет, не взорвался мир и не затих,

Когда по струям взрывами шутих

Расколотые плыли черепа.

И были наподобие мезги

В шуге осенней, чёрт возьми, - мозги.

Плакучие, без повода слезливы,

К воде склонялись безразлично ивы.

Где тихо репетировалась в речках

Мозгов еврейских первая утечка.

Местечко называется Местечко…

* * *

- Чего мы всё о плохом, да плохом! –

Недоволен дедушка Шлёма. –

Соседи уже имели погром,

А у нас как насчёт погрома?-

Шлёма! Типун тебе на язык! –

Сказала бабушка Сара. –

Можно подумать, что он привык

Греться возле пожара!

Так шутили они вчера,

А сегодня – белые лица.

Наше местечко - для счастья дыра,

Для погромов – оно столица.

Катится на местечко гром,

Злоба добычу ищет,

Погрому с его голодным нутром

Всегда не хватает пищи.

Ша, евреи! - Какое «ша!»,

Когда беда на пороге…

А ещё вчера гуляла душа

И семь сорок делали ноги.

Ещё вчера, тряся бородой,

Йёся в окно смотрел:-

Дочка, опять этот гой-мишугой

Ходит пострел-шмастрел!

Ах, если бы Йёся жил один!

А тут чуть не вся Палестина!

Роза-жена, Мишеле – сын

И Бога подарок – Дина.

Про Дину и про Васю

Еврейки красивы, (хоть мне не по вкусу).

Но правду сказать, – есть на что поглядеть!

Я их созерцал, не поддавшись искусу

Такой красотой безраздельно владеть.

Мне по сердцу ближе славянская светлость,

Те блеклые краски, что снегу сродни,

И всё потому, что, как парусу ветрость,

Мной северу отданы лучшие дни.

И всё же, владея и райскою кущей

И твердью, и небом, где звездный хорал,

Совсем не случайно Творец Всемогущий –

Господь для Мадонны еврейку избрал!

И нынче кометой мелькнёт среди буден

Красы неземной ослепительный лик…

Покуда рождает их жизнь, не избудет

Любви необузданной светлый родник.

И падало Васино сердце на дно

души, чтоб в смятении биться, -

Он в Дину влюбился, и в это окно

(А вы бы могли не влюбиться?).

Тот прожил зря, в том сердце спит,

Кому узнать не довелось

Огней зелёных малахит

И пламя медное волос.

Наша Дина – мадонна с точёным лицом,

В местечке – красавица первая.

Немного нервная, но что нам в том –

Кто из евреев не нервный?

Ещё не знает своей красы.

В окне отраженья касается.

А за окном в поддёвке форсит

Парень – сажень косая.

«Опять гуляет здесь этот гой,

Этот шлимазл сопливый!»

Йёся стал пугливый такой!

(А кто из нас не пугливый?)

Извилин у Йёси меньше, чем жил,

А сегодня мозги, как вата.

Но что Вася на Дину глаз положил,

Знает только Дина да автор.

* * *

И чего только не случается

На том и на этом свете! –

Манна с небес, затмение,

Любовь тигрицы и льва.

Можно не верить выдумкам,

Но жизнь коммивояжером в карете

Сама раздаёт сюжеты

И к этим сюжетам слова.

Итак, вот вам быль, не байка:

Про то, как сапожник Вася

Влюбился в красавицу Дину.

Даже сам на себя осерчал.

Думал – блажь, а вышло – знамение.

Вася гнёт над колодкой спину,

Ходит под окна еврейки.

И сапожки вот ей стачал.

Вы скажете мне: ты всё сочинил,

И сам ты – сюжета заложник,

А я говорю: он жил,

он любил –Дину, Вася-сапожник.

Любовь – она, как электрошок,

Как шаровая вспышка.

Сродни катастрофе. Жил себе, шёл

И вдруг – как приговор: вышка!

Я сам, отдавший одной всю жизнь,

Ко всем другим равнодушный,

Однажды сказал себе – держись!

И стало гулко и душно.

А было – прошла, всего-то делов,

Рядом… И в бездну я канул…

Люди ещё не придумали слов

Рассказать про порчу, по имени любовь,

Про её неподъёмный камень.

Не всякой любви скажешь: «в добрый час!»

Бывает любовь – тупик.

Короче, положил на еврейку глаз

Вася, - к Васе пришёл его час,

Но у века был час пик.

Сказать тут можно и эдак, и так,

Что молод он и безус.

Можно сказать, что Вася - дурак,

А можно – хороший вкус.

Короче, он ходит у ней под окном,

Сапоги, надраив до блеска.

Пройдёт, и от Васиных глаз живьём

Колышется занавеска.

Что еврейство, что мусульманство

Васе один хрен.

А вы б не отдали свободы шаманство

За сладкий любовный плен?…

Никто не знает, что думал Вася,

Вгоняя в подошву гвоздь.

Душа, разбегаясь, куды-то неслася,

Как дратва гнилая, мысль рвалася…

Вот тута всё и началось.

Первая проба кульминации сюжета

Над крылом погрома – дубина и лом

Гонят страх по еврейскому следу,

И когда этот страх входит в Йёськин дом,

У Йёськи выхода нету.

Но Йёся наш, когда сильно прижмёт,

Быстро становится умный.