Забыть Веронику

В начале июля я опять сорвался. Попросил врача прекратить лечение и предоставить меня самому себе. Объяснил, что не хочу выздоравливать, не хочу ощущать на своих плечах груз воспоминаний. Доктору мои аргументы не показались убедительными. Врач есть врач, он на то и заточен, чтобы лечить больного, и ему невдомек, что иная болезнь является благом для пациента. Он меня сначала уговаривал, потом стал лечить насильно. Я попытался его убить. Ни оружия, ни каких-либо его аналогов у меня не имелось, поэтому я в одно прекрасное утро набросился на доктора, явившегося с обходом, и попробовал его задушить голыми руками. Оказалось, не так это просто и быстро, как в фильмах показывают, да и техникой я не владею. Пока мы боролись, катаясь по полу и ударяясь о ножки кроватей, в палату ворвались санитары. Две недели я пролежал, привязанный к кровати. Когда меня развязали, я предпринял попытку совершить побег. И опять неудача, я даже до забора не успел добраться. Меня поймали и вернули в палату. На следующий день я решился на самоубийство. Смерть и боль — понятия несовместные, и я выбрал первое!.. И снова мимо, они меня откачали… После того инцидента мне стали колоть какие-то кошмарные препараты, словно придуманные самим сатаной. Через несколько недель у меня уже не было желания кого-то убивать или куда-то убегать, но это уже был и не совсем я, моя личность начала осыпаться, как сложенная из сухого песка пирамида, на которую вдруг подул сухой африканский ветер. И только один очень маленький, но чрезвычайно жизнелюбивый кусочек головного мозга изо всех сил работал, удерживая меня от окончательного превращения в сине-зеленую водоросль, колыхаемую прибрежной волной. Два желания боролись во мне: покончить с болью и сохраниться как личность. «Живи, у тебя еще все может наладиться», — шептал мне внутренний голос, то ли Верин, то ли Вероникин, и я страшнейшим усилием воли заставлял себя к нему прислушиваться. Он же подсказал мне спасительную идею (да, спасительную, теперь я это вижу) — написать книгу о недавних событиях. Вспомнить и описать. Во всех подробностях, во всех деталях. Чтобы частности заслонили целое… И тогда боль отступит. Она станет уже не моей болью, а болью того незадачливого персонажа, злоключения которого я буду описывать. Так и оказалось. Моя книга стала для меня очередным шансом вернуться к нормальной жизни. Вот и лечащий врач удовлетворенно кивает и ободряюще хлопает меня по плечу, когда заканчивает очередную беседу. Хороший мужик, и чего я тогда на него набросился?.. Пожалуй, в качестве извинения за доставленные неприятности я подарю ему возможность стать первым читателем моей тяжелой, но искренней рукописи.

Эпилог, написанный участковым

Все лето я провел в следственном изоляторе. По ночам, ворочаясь на койке, я видел красивые сны. Лазурное море, искрящееся в лучах солнца. Белоснежные яхты, скользящие по волнам. Пальмы с раскидистыми темно-зелеными листьями, теннисные корты, шикарные отели… Мои соседи по камере, двое ментов и один пожарный, и подумать не могли, что почти каждую ночь я покидал тюремные стены и улетал в те места, которые ранее служили мне источником удовольствий и впечатлений. Я мог лежать в шезлонге, сквозь темные очки наблюдая за крикливыми чайками и потягивая через трубочку слабоалкогольный коктейль или свежевыжатый сок. Натянув на голову кислородную маску, мог бродить по морскому дну в окружении причудливо изогнутых кораллов и фосфоресцирующих юрких рыбок. Мог сидеть в шикарном ресторане со средиземноморской кухней и заказывать улыбчивой официантке самые изысканные блюда и напитки, не глядя при этом на цены. Мог наслаждаться верховой ездой в любимом «Буцефале»… И, конечно, мог любить женщин! За эти месяцы я вспомнил и «перелюбил» всех девчонок, с которыми когда-либо имел интимные отношения. Всех, кроме жены и Ксюхи. Со Светкой понятно, она никогда не пробуждала во мне никаких страстей и никакого душевного трепета, и я всегда четко понимал, что живу с ней только ради денег ее папаши. А вот Ксения…