Забытая башня

— Бежим скорее! — добавил Вернигор, указывая назад.

Все невольно оглянулись. Над соседним склоном слышался ужасный треск и вой. Там ломались деревья под напором дикого ветра. С горы на тропу катилась снежная лавина, подгоняемая неведомо откуда налетевшей бурей. Вихрь крутил снежные валы, сметая все на пути, разбрасывал камни, корежил стволы сосен, выворачивал с корнем старые пни и кустарник.

— Все к Белой скале! — крикнул Вернигор, стараясь перекричать шум бури, — Кадо, помоги Элиа!

Кадо не надо было просить. Он подхватил друга под локоть, поставил его на ноги и потащил вперед. Не разбирая дороги, не слушая жуткого чарующего пения, путешественники кинулись к повороту тропы, в спасительную тень Белой скалы. Встречный ветер сбивал их с ног, мешая двигаться и дышать. Ветки деревьев цеплялись за одежду, задерживая. Небо и земля смешались в дикой пляске снега. Один за другим путники покатились по сугробам, потеряв опору под ногами. Их неудержимо влекло к обрыву в стороне от тропы. Казалось, остановиться не было никаких сил. В вое ветра вдруг послышалось звонкое ржание. На тропинке под скалой появился синий единорог. Ветер трепал его гриву, но он твердо стоял на земле. В зубах синий скакун держал веревку особого эльфийского плетения. Он мотнул головой, и один конец веревки метнулся вперед и оказался на снегу совсем рядом с Тарилор. Эльфийка протянула руку и схватилась за веревку в тот самый миг, когда ее ноги уже повисли над пропастью. Чуть выше за веревку ухватился Нок, а Кадо, одной рукой державший Элиа за шиворот, ухватился за пояс Тарилор. Все, что произошло в дальнейшем, путники вспоминали, как сквозь сон. Никто в точности не мог сказать, как ему удалось удержаться на краю пропасти. Никто не помнил, как у него получилось поймать конец веревки, брошенной единорогом. Но все ясно видели, как наделенное волшебной силой магическое существо, похожее на лошадь с крученым рогом во лбу, переступая копытами и изгибая могучую шею, тянуло веревку к Белой скале, прочь от зияющего пустотой провала. Буря завывала в горах, продолжая крушить все вокруг. И только когда единорогу удалось дотащить путников на веревке до поворота и укрыться с ними за Белой скалой, колдовское ненастье вдруг отступило и стихло, точно разбившись о невидимую преграду. Повисла тишина, показавшаяся оглушительной. Воздух прояснился, небеса опять засияли солнечным светом морозного утра. Лазурные своды соснового леса переливались и искрились кристаллами инея, неслышно роняя снежинки на широкую тропу, ведущую вниз по склону. Далеко внизу сосновые леса отступали, горы раздвигались, и взгляду открывалась круглая как чаша долина. На дне долины под солнцем раскинулся город из белого камня, покрытого кружевом искусной резьбы. На крышах его островерхих башен лежал снег, и развевались голубые и зеленые знамена, украшенные изображением листьев плюща. Глядя на безмятежный, окруженный покоем город, путники бессильно опустились на снег и с трудом перевели дыхание.

— Парладор, жилище зловредных эльфов, — пробормотал Ронф, облизывая пересохшие губы и прижимая ладонь к груди, где под одеждой хранилась заветная книга, — Вот уж не думал, что его вид окажется таким приятным для глаз!

Остальные не промолвили ни слова, но все были согласны с гоблином. Единорог выронил веревку, мотнул головой и с радостным ржанием поскакал вниз по тропе в долину. Судя по следам, оставшимся на снегу, он проделал это уже во второй раз.

* * *

Элиа плохо помнил, как он и его друзья спускались со склона, как сошли в Спрятанную долину и оказались у стен Парладора. Соприкосновение с темным колдовством истощило его силы до предела. Когда ворота белого эльфийского города отворились перед путниками, Элиа потерял сознание. А когда он очнулся, было утро, начало девятого часа. Робкое солнце проглядывало сквозь прозрачные занавеси на окнах его комнаты, голубые сосны в горах были покрыты бахромой инея, в лощинах между хребтами еще не улеглась дымка зимнего тумана. Эльфийская дева в серебряном одеянии принесла Элиа завтрак на плетеном подносе с ручками: чашку душистого овощного бульона, еще теплый, только вынутый из печи хлеб с маслом и сыром и укрепляющий настой в узком кубке. С ней пришел Ронф. Он выглядел подавленным. Мало того, что само присутствие эльфов угнетало гоблина, так эти немыслимые создания вдобавок заставили его умыться, постричь ногти и надеть чистое платье.

— Видал безобразие? — Ронф подергал себя за одежду на груди, — В жизни не надевал такого уродства!

На нем был черный с серебром кафтан из превосходного бархата, служивший когда-то эльфийскому ребенку и бережно сохраненный в княжеских сундуках.

— Тебе идет, — ответил Элиа.

— Ты сам не понимаешь, что говоришь! — возмутился Ронф, — Ты вообще как? Рыжая просила узнать о твоем самочувствии. Эти долговязые любители разрядиться в пух и прах затеяли какую-то церемонию в честь праздника. Говорят, будет сама бабуля. Они очень хотят, чтобы ты пришел, но если ты еще нездоров…

— В честь праздника? — перебил Элиа с недоумением.