Независимо от какого-либо проклятия, которому могло подвергнуться место, где был расположен дворец, этот район не подходил для заселения и использовался как свалка, превратившись со временем в настоящие соты мусорных ям. Это, однако, постепенно подняло уровень поверхности, и в конце концов, правда через значительный промежуток времени, здесь снова началась застройка. Но история застройки этого района, конечно, не может быть отнесена к городу в целом. Мы могли бы получить другие результаты, если бы провели широкие раскопки в жилых кварталах слоя VI, но это было невозможно. Строения лежали глубоко в толще земли, и интенсивная работа на такой глубине потребовала бы значительной траты денег и времени, которые мы предпочли израсходовать на более интересные объекты, поэтому здесь пришлось удовлетвориться гипотетическими выводами.
Наши пробные раскопки на территории крепости показали, что здесь тоже имелся временной разрыв между разрушением здания слоя VII и возведением последующего сооружения в слое VI. Руины первого достаточно долгое время зависели от капризов погоды; ветер сровнял с землей груды раскрошенного кирпича и золы, а дожди наполнили водой впадины у подножий остатков стен. Такое могло случиться за одну зиму, а могло и за несколько лет: трудно сказать, как именно было в действительности, и это мешает нам использовать отмеченные факты для дальнейших заключений. Если разрушение— дело рук врагов, должно было пройти некоторое время, прежде чем жители получили возможность восстановить свой город. Если же это сделали сами горожане, следует предположить, что они постарались как можно скорее восстановить и привести в порядок оборонительные сооружения, хотя, возможно, у них могли найтись и другие, еще более неотложные задачи. Любая из этих двух гипотез могла быть подтверждена обнаруженными нами свидетельствами, в зависимости от тех толкований, которые целесообразнее предпочесть.
Действительно, нам чрезвычайно мало известно о сооружениях слоя VI. Я уже говорил о крепости и домах— о них можно сказать немного. Дворец мы не обнаружили, так как не копали в том месте, где он мог находиться, если только он вообще существовал. Имелся храм, но он был полностью разрушен, остался только кусок одной стены.
За информацией о слое VI мы могли обратиться лишь к керамике, и она сказала нам чрезвычайно много. С одной стороны, мы обнаружили то, что я назвал «национальным возрождением» традиционной крашеной посуды, которая подвергалась гонениям при прежних правителях; некоторые изделия представляют собой замечательные и по форме, и по рисунку повторения старых образцов. Но со временем появляются изменения в устоявшихся типах: прежде изолированные и статичные фигуры птиц или животных даются теперь в движении, следуя друг за другом и образуя сцены, которые опоясывают весь сосуд; членение на когда-то обязательные триглифы отсутствует. В то же время художник, используя крупные кисти для красок, добивается более яркого и впечатляющего эффекта; сделанные в этой манере вазы никогда не спутаешь с изделиями из более ранних слоев. Перемены, вполне вероятно, вызваны влиянием иноземных образцов, так как в этот период керамика ввозилась более широко, чем когда-либо прежде. Впервые встречается полихромная роспись красным и черным по темно-желтой поверхности. В росписи мы встречаем теперь не только птиц, но даже мотив «Юнион Джек»[24]
, который особенно характерен для тогдашней Палестины. Некоторые образцы керамики могли быть привозными, но большинство, определенно, копии местного производства.Безусловно привезенными были лепные сосуды, получившие у исследователей название кипрской керамики бронзового века; по форме они повторяют кожаные бурдючки с ручками в виде куриной дужки. В одних случаях на глиняную поверхность наносили белую краску, по которой черным, местами дополняемым красным, рисовали швы, словно на кожаной поверхности, тогда получались называемые в кипрской археологии «белые молочные чаши»; в других случаях — это посуда с кольцеобразным поддоном — светло-коричневая керамика с тонкими твердыми стенками и равномерным коричнево-серым оттенком. Эти два типа сосудов, впервые обнаруженные на Кипре, были там настолько распространены в слоях позднего бронзового века, что их, естественно, признавали типичными изделиями местных мастеров.