Забытое убийство

Часть I. ПЕРИОД РАСПАДА

1

Доцент Винсент Григорьевич Константинов (Винсентом назвал его папа, неизвестный художник и страстный любитель Ван Гога) смотрел на доктора, похолодев от страха.

Это был уже третий доктор. Двое других, довольно долго его помучив (месяц и потом еще месяц), ничем помочь не сумели. Только оттолкнули от медицины.

Один ликвидировал бессонницу, посадив его на таблетки. После этого, однако, Винсент Григорьевич обнаружил, что жизнь потеряла всякий вкус. Если вам приходилось когда-либо жевать мелованную бумагу, то как раз такое впечатление и начала вызывать у него жизнь, и без того недостаточно пряная и острая. Подчеркнем, что мы ни в коем случае не имеем в виду бумагу дешевых изданий, чуть отдающую серым или, может быть, слегка желтоватую: она-то обладает великолепным вкусом, слегка соленым, да и жуется беспримерно легче. В детстве Винсента Григорьевича был случай, когда он засмотрелся на льющуюся воду с берега реки и подкравшийся козленок съел несколько листков из книжки «Занимательная математика». Десятилетний Веся подобрал с травы и воровато пожевал один обрывок, чтобы понять, что же нашло глупое рогатое существо в несъедобной бумаге. Тогда-то он и обнаружил, к своему удивлению, ни с чем не сравнимую, превосходную солоноватость нежнейшей бумажной кашицы во рту. Разумеется, он не стал потребителем книг с этой стороны, но навсегда запомнились ему тот берег и тот день.

Не согласившись с пресной жизнью, Винсент Григорьевич бросил принимать зеленые таблетки и обратился к другому врачу. Новый эскулап оказался слишком старомодным и нажимал в своих рекомендациях на физические упражнения и прогулки.

— Болезнь — животное домашнее, — говаривал он. — Поэтому, совершая ежедневно дальнюю прогулку, вы избавляетесь постепенно и от болезни, поскольку она прикипела к вашим четырем стенам и не имеет свободы следовать за вами. Оставаясь же все чаще без вас дома, она долго не выдержит одиночества и непременно погибнет.

Однако, гуляя все далее, Винсент Григорьевич однажды обнаружил, что так можно домой и вовсе не вернуться, и бросил и прогулки.

«Что же делать?» — мысленно взывал он ночью, переступая через спящую жену и отправляясь на кухню. «Что же делать?» — спрашивал он у холодного чайника, у трех пупырчатых лучей алоэ, торчащих из горшка на окне, и, не получив ответа, уходил взглядом в окно. Тогда уже у самой ночной улицы осмеливался спросить он о том же, доведенный до отчаяния озверевшей бессонницей, — у сотен фонарей и у десятка окон, еще не погашенных в три часа ночи в доме напротив. Даже у луны, у самой луны — тонкой ли, полной; бледной ли, яркой, — допытывался он, обезумев, не даст ли она ему какого-нибудь совета, — но уже не вслух, а молча, потому что это уже было бы слишком и по нашим раскованным временам — вступать с луной в полногласный диалог.

Вопросы не риторические, и, поскольку ответа не было, они торчали в сознании Винсента Григорьевича бестолковыми кривыми саблями, бескровно, но болезненно пронзая голову и упираясь в затылок. Поиски доктора пришлось продолжить.

Он услышал про волшебного специалиста и маленькими шажками, осторожно накапливал о нем сведения. Казалось ему, что на другом конце этого эфемерного пути его ждет теплая и подбадривающая улыбка: иди, мол, заблудшее дитя, выговорись мне. По слухам, тот специалист моментально отсекал бессонницу и бессмысленные заботы пациентов, очищая от злобы заболевшие души.

Наконец встреча состоялась. Исповедь Винсента Григорьевича была лаконична.

— Не сплю я, доктор, — поглядел он виновато в теплые янтарные глаза специалиста.

— Подробнее, пожалуйста, — излучал тот мягкий свет. — Как не спите, сколько, когда, где?

— Да сколько угодно! Три дня очень даже запросто! То есть ненадолго меня смаривает, днем, но как-то тупо, часа на два, на три. Результат — больная голова, просыпаюсь, как ужаленный. Жена говорит, в это время у меня огненный взгляд. Но не злой, а скорее испуганный...

Доктор начал быстро писать, не убирая благожелательной улыбки.

— Не спите — ночью в кровати? — уточнил он.

— Естественно, — слегка растерялся Винсент Григорьевич. — Где же еще?

Доктор тонко усмехнулся.

— Я бы выразился наоборот: где же еще спать, как не в кровати?

— А, ну да, ну да, — заулыбался Константинов. — Я имею в виду: где же еще бессонница подстерегает человека, как не там...

— Вот я к чему клоню, — продолжал специалист (чувствовалось: ироничный, но славный, добрый), — вы не пробовали засыпать в кресле? Некоторым это настолько по душе, что по истечении пяти минут такого задают храпака! Хорошо также спать, уронив голову на собственные локти, предварительно положенные на стол. Знаете, как спят в Публичке? У вас в карточке написано: кандидат наук.

— В Публичке я спал отлично! — согласился Винсент Григорьевич. — Сладко и глубоко! Но сейчас стесняюсь... Аспиранты косятся. И библиотекарша подбегает: «Вам плохо?»