Забытое убийство

Инсбрукскому художнику Августу Пеццеи в начале осени 1900 года исполнилось двадцать пять. Он жил в самом центре Инсбрука, в переулке Силльгассе, соединявшем Музеум-штрассе и Университетскую улицу, но любил гулять в горах и, вдохновленный сказочной природой Тироля, писал экспрессивные пейзажи и фантастические образы. Художника охватил порыв огромного наслаждения, необъяснимой радости бытия, которые жизнь дарует только творческим натурам. Как многие романтики, Пеццеи любил изображать девушек в белых одеяниях, горы, гроты, моря и фантастических героев тирольских легенд, которые рисовались его воображению.

В музеях Австрии и Италии сохранилось много картин художника. Из них наиболее известны два его автопортрета, «Дом на водопаде», «Мальчик в темно-синем костюме с золотыми пуговицами и голубым воротником», «Король в накидке», «Кристаллический грот»[330], «Ужин голландского семейства», «Горящий замок на горной вершине», «Бушующее море» и полотно с библейской тематикой «Бегство Святого семейства в Египет»[331].

Картины Августа Пеццеи завораживали и поражали своей жанровой необычностью. В них ощущался дух неистовой свободы и радости от созерцания мира.

Но особенно всех привлекали «Автопортрет художника в шляпе» и пейзаж «Дом на водопаде». В них как будто сконцентрировалась вся натура Августа Пеццеи – его чувства, мироощущение и, в еще большей мере, его судьба.

Внешность художника идеально подходила для романтического автопортрета. Пеццеи был красив и знал это. Но помимо внешней красоты в автопортрете было что-то еще. И это «что-то» – страх. Страх перед неизвестностью, перед будущим. Изящный, одетый по моде молодой человек на автопортрете только что вышел из дома и теперь, крадучись, пробирается по темным улицам ночного города. Он выглядит беззащитно и оглядывается на любой подозрительный шорох, в голубых глазах застыла тревога. Проулок у него за спиной и подворотня, тускло освещенная фонарем, таят в себе опасности. Художник владел мастерством останавливать и фиксировать любое движение.

Когда он устроил выставку своих картин в городской галерее, почитатель искусства доктор Эдуард Эрлер не мог оторвать взгляд от этого портрета.

«Боже мой! Кто бы подумал!»

Стоявший рядом Вильгельм Грайль посмотрел на своего товарища с недоумением. Сам он искусство недолюбливал, а к художникам относился с настороженностью. Еще старая, академическая школа вызывала у него доверие, а новая казалась непонятной.

Старший Пеццеи писал в прежней манере – каждую черточку выписывал, каждую травинку. У него и поле колосок к колоску, а портрет был вообще как на фотографии. Грайль был большим поклонником научных достижений и считал, что за фотографией будущее. Настоящие художники должны копировать натуру не хуже. В этом предназначение искусства. Молодым такому еще учиться.

Но эмоциональный советник совершенно не разделял этих взглядов бургомистра. Что-то он там видел, в этих картинах, особенное. Он так смотрел на автопортрет художника, как будто читал его, подобно увлекательному роману.

– Что вы там видите, Эдуард, чего я не вижу? – спросил бургомистр.

– Дух! – с чувством ответил вице-мэр. – Высокое парение духа!

Грайль посмотрел на него с некоторым удивлением. Сам он не разбирался ни в духах, ни в парениях и считал все это пустыми словами по сравнению с газовым отоплением и электричеством.

Наконец насладившийся картиной Эрлер в изумлении покачал головой и сказал:

– Не понимаю! Решительно не понимаю, как ему это удается!

– Удается что? – спросил Пеццеи, тихо появившись за спиной у советника.

– Это полотно говорит… нет, оно кричит! – ответил Эрлер. – Картина полна звуков! Август, как вам удалось передать на картине не только чувство тревоги и неизвестности, но даже тени и шорохи ночного переулка?

– Не знаю, – сказал художник, пряча улыбку в своих щегольских пшеничных усах.

Такое же пророческое настроение угадывалось в пейзаже «Дом на водопаде». Картина вся состояла из движения, она воплощала тему опасности и одиночества в бурном мире. Казалось, светлое строение с голубой крышей едва держится над огромным потоком воды, и стихия скоро снесет его. Аллегоричность пейзажа была очевидна: в хрупком доме на горном склоне виделся одинокий человек, жизнь которого полна риска и неизвестности.

Каждое новое полотно Августа Пеццеи порождало жаркие дискуссии, на которые собирались почти все жители города. В конце таких дискуссий спорщики готовы были вступить в рукопашную, а Пеццеи только стоял в стороне и улыбался. Порой шум от этих споров долетал и до величаво-венценосной столицы.

* * *

Однажды, отправившись в Вену с докладом, вице-мэр Эрлер был рад встретить в гостиной у одного правительственного чиновника своего бывшего земляка, старшего Пеццеи.

Советник с присущей ему экзальтацией воскликнул:

– Господин Пеццеи! Должен вам сказать, что я совершенно восхищен! Ваш сын Август делает поразительные успехи! Он… он просто гений!

– В Австрии не может быть двух Августов Пеццеи, – ответил портретист.

5.4. Послание