Забытые

Множество женщин, переходящих от перрона к центральному вокзалу, слышали, как генералу нанесли оскорбление, и он не мог не приказать: «Взять ее!» Сюзанну подхватила толпа, и она протиснулась к краю грузовика. Ее сердце билось часто-часто. Подняли красно-белый шлагбаум. Она оказалась в лагере!

Прошло несколько минут, прежде чем утренние сумерки окончательно рассеялись. За это время женщины в бараке испытали противоречивые эмоции. Они не смогли удержаться от смеха, глядя на Сюзанну, в рыжих волосах которой застряла солома. Не найдя в тюфяке весточки от Педро, она с разочарованной миной сделала вывод: «Все они сволочи! Разве стоит ради них жертвовать собой?»

Чуть дальше охранники во французской униформе отчитывают заключенных; проверяют помещения, раздают завтрак. Большой горячий котел с разбавленным кофе, варенье, вода и хлеб – «кусок на человека в сутки», как было сказано в инструкции. Одна буханка предназначена для шестерых. На барак – десять буханок, и этого должно хватить на сутки.

– И это все? Вы думаете, что этого достаточно? – насмешливо интересуется Сюзанна, любившая хорошо поесть.

– Для тех, кто жалуется, есть свежий воздух и холодная вода, – парирует охранник.

Маленький и полный, он, похоже, никогда не знал, что такое лишения. Его акцент, короткие ноги и широкие плечи наводят на мысль о том, что он местный и его подкармливают живущие неподалеку фермеры.

– Посещение туалета обязательно, отключение воды – в девять.

Интересно, знает ли он о существовании глаголов? Ева берет хлеб и начинает ломать его грязными руками. Толстая коричневая корочка трескается. Ева отказывается от этой обязанности и передает хлеб Лизе, которая с энтузиазмом берется за дело, отламывая куски в присутствии пятидесяти девяти женщин, не сводящих глаз с ее рук.

– Этот слишком большой!

– Нет, этот меньше!

– А этот такой крошечный, что его сдует ветром!

Критика сыплется со всех сторон, каждая женщина боится быть обделенной. Дележка хлеба – ответственное занятие, его нужно поручить самой умелой из женщин. Сначала выбор пал на Сюзанну: у нее руки что надо, но она, взяв нож, с такой жадностью смотрит на буханки, что ее кандидатуру тут же снимают. Лиза обходит женщин, все протягивают ей ладони, словно во время медосмотра. Ее взгляд останавливается на гладкой белоснежной руке с аккуратно подстриженными ногтями, вызывающими восхищение. Рука принадлежит худосочной дамочке. Сюзанна одобрительно свистит:

– Женщину с такими руками нужно называть не иначе как «мадам».

Лиза спрашивает у дамочки, как ее зовут.

– Матильда Женевьева де ля… – начинает та, но Сюзанна прерывает ее.

– Вот кто будет делить хлеб! Французской знати уже рубили головы за то, что они весь хлеб забирали себе. Думаю, они усвоили урок!

Матильда Женевьева была француженкой, а ее муж – немецким полковником. Он был на двадцать лет старше ее; встретились они в самый разгар Первой мировой войны, а сразу же после того, как было подписано перемирие, полковник испарился. Матильде Женевьеве так и не удалось с ним развестись, и она уже давно пыталась забыть об этом браке, пока ее не уведомили о том, что как супруга немца она подпадает под приказ о «нежелательных». Матильда Женевьева сразу же соглашается делить хлеб и принимается за работу. Не зря женщины выбрали именно ее; нарезая хлеб, она использует точный образец: каждый кусочек выходит размером с ее большой палец, а он у нее довольно длинный.

Женщины выпили кофе, съели хлеб до последней крошки; пришло время для самого опасного занятия – поиска туалета. Все предоставляют Сюзанне право первой открыть дверь барака. За ее спиной женщины осторожно делают пару шагов, передвигаясь гуськом, затем расходятся кто куда. Внезапно у них начинается головокружение: ужасное ощущение того, что они заперты в центре бесконечности, пойманы в ловушку. Куда ни глянешь – деревянные бараки, строго выстроенные в линию; больше и посмотреть не на что. Днем лагерь похож на голову лысого человека – ни деревца, ни кустика. Посреди плодородной равнины лагерь стоит, словно оазис нищеты, строгого порядка и отчужденности. Кажется, что траву вырвали нарочно. Это похоже на тонзуру на голове у монаха. Ева чувствует, как к ее горлу подкатывает тошнота. Она ведь так любила прилечь в Булонском лесу среди деревьев, почувствовать, как от них исходит вечерний аромат. Как жить в месте, где вообще нет зелени?