Забытые

Темноволосая, низкая, она была совершенно не похожа на женщин «Ермака». У неё были длинные пальцы, чуть раскосые глаза и кожа бледная настолько, что вены казались нарисованными чернилами.

Первые недели Лили находилась под наблюдением главного врача ковчега. Он хоть и входил в узкий круг тех, кто знал о маневре, до сих пор пребывал в шоке.

— Метаболизм крайне замедлен, — говорил врач нам с Андреем чуть слышно. — Его вообще почти нет. Удивительно, как она до сих пор жива.

Спустя три дня после извлечения из камеры девушка впервые открыла глаза. Ещё через неделю стала двигать мизинцем левой ладони. Понадобилось два с половиной месяца интенсивного ухода, чтобы Лили впервые заговорила.

Тогда мы и узнали её имя.

— У неё странная речь, — сказал Рыбаков, когда мы сидели с ним в капитанской рубке. — Вроде бы говорит по-английски, но почти ничего не понятно. Наверное, мозг ещё не очухался полностью. Как после инсульта.

Задумавшись, я смотрел на синевато-пурпурные звёзды, сияющие на окнах-экранах. Вспоминал, как Крестов рассказывал мне здесь о первых путешественниках Земли, которые отправлялись в дальние плавания по морям, ориентируясь лишь с помощью небесных светил. Я воскрешал в памяти улыбку Иосифа, наблюдавшего за моим обучением. Ему нравилось, когда я засыпал Крестова вопросами.

«Надеюсь, ты ещё когда-нибудь улыбнёшься… Обязательно улыбнёшься, когда увидишь наш новый дом».

Здоровье капитана ухудшалось с каждым днём, но почти никто на корабле об этом не знал. Ровно как и о пришествии Лили. Я чувствовал себя обманщиком и, каждое утро читая проповеди в лекционном зале, старался как можно реже смотреть людям в глаза. Они это чувствовали. С каждым днём всё больше отвлекались от моих рассказов, теряли нить повествования, а то и вовсе засыпали посреди проповеди. Груз ответственности, который я так необдуманно взвалил на себя два с половиной года назад, сидя здесь же, в этой рубке, давил всё сильнее. И от того речи потеряли былую искру.

«Но всё же оно того стоило, Нил. Ты спас человека. Представителя другой культуры, другого мира… Мира, о котором мы даже ничего не знаем».

— Это не инсульт, — сказал я после долгого молчания. — Это акцент.

Рыбаков повернулся ко мне и вопросительно приподнял бровь.

— Они летят дольше, чем мы, — пояснил я другу. — Разумеется, их речь изменилась со временем. Как и наша. Просто мы этого особо не замечаем. Ради интереса можешь послушать записи, сделанные первым поколением «Ермака». Удивишься.

Андрей хмыкнул и рассеяно кивнул.

— Ну да… Об этом я как-то не подумал. Тем интереснее её слушать. Знаешь, кстати, что болтал врач? Мол, наша дама бредила про какую-то трубу на «Армстронге».

— Какую ещё трубу?

— Понятия не имею, — развёл руками инженер. — Говорит, что эта труба тянется через весь корабль. Она у них там — чуть ли не божество.

— Кто? Труба?

— Ага. Они на неё молятся, представляешь?

— А может, врач просто хреново знает английский?

Андрей звонко рассмеялся. Всегда поражался его заразительному смеху. Наверное, за счёт оптимизма и жизнелюбия Рыбаков и выглядел гораздо младше своих лет.

— Честно говоря, — сказал Андрей, — это труба не даёт мне покоя. Я видел схемы «Армстронга». Ничего подобного у них нет.

— Могли построить. Ты же сам перестроил двигательный отсек в своё время. Вот и они что-то придумали.

— Да… Но что именно?

— Может, какую-нибудь пушку? Чтобы сжигать метеоры? Может, они всё-таки хотят пройти через Облако напрямую?

Рыбаков небрежно махнул рукой.

— Не, Нил… Думаю, там что-то поинтереснее. Зачем бы они стали поклоняться пушке?

— Мы ничего о них не знаем, — пожал я плечами. — Абсолютно ничего.

Инженер улыбнулся и подмигнул мне.

— Но теперь у нас есть «язык». Может, она ещё что расскажет, когда окончательно придёт в себя.

Поднявшись из-за стола, Рыбаков подошёл к приборной панели. Посмотрел на индикаторы. Прикусил губу. А затем что-то нажал и забормотал себе под нос:

— Год… всего год… зараза.

Я знал, что он говорит о «первых». Судя по расчётам, уже через двенадцать месяцев «Армстронг» должен был подойти к Облаку смерти. Если им и правда удастся пройти его без маневра, то через пару лет они уже будут на Оруме.

Впрочем, и с маневром они обгоняли нас почти на десятилетие. Те жители «Ермака», которые были в курсе о спасении Лили, давно смирились с поражением. Знали, что наш ковчег не придёт на планету первым. Просто все мы хотели увидеть, как же он выглядит — этот новый мир.

— Что сделаешь для начала, когда сойдёшь на землю? — спросил я у Рыбакова.

— Построю воздушный шар, как древние люди. Буду смотреть на планету сверху.

Я улыбнулся.

— Не налетался за целую жизнь?

— Наша жизнь — вовсе не полёт, — покачал головой Рыбаков. — Мы здесь, как рыбы в банке. Разводим себя, словно форель на ферме пищевого блока, и думаем, что летим. Но я видел на записях, Нил… Видел, как летали раньше. Только люди Земли знали, что такое настоящий полёт. Ведь они наблюдали поверхность. Знали, что могут разбиться. И поэтому были свободными.

Андрей оглянулся и спросил:

— А что сделаешь ты?