Забытые адреса Лолиты

«В развратной женщине достоинств больше. Что же ты все не хочешь? Как до свадьбы огонь, а теперь сплошной лесбийский политклуб. Если бы ты мне изменила с женщиной, я бы не возражал. Даже смотрел. С другим, нет, ни за что, а ты изменяешь со всеми, у меня эта картина так и стоит перед глазами, и меня держишь за лоха. Говоришь, я вообще не могу? Бухаю, потому и не стоит. Да я тебя отымею во все места. Я тебя так отымею, что всем дурно станет».

Бывший истово крестился на купола, попрекал меня атеизмом, пилил, что надо бы воцерковиться, но, как выражается та же православная церковь, сам предавался духовному блуду. Секты, мистика, ему бы клочок шагреневой кожи с последним желанием для прозрения, да не настолько сказочен современный мир.

Небездарен. Но с такой корявой душой. Чего проще: имел несчастье родиться — живи. Страдай, если надо страдать. Радуйся, если надо радоваться. Дерись, если надо драться. «Боженька, а можно тебя обмануть? Нельзя? Но я все-таки попробую».

Как по-моему, обмануть черта можно и попробовать. А с боженькой не надо торговаться по мелочам.

Был у нас приятель с устойчивой репутацией гея. Как рассказывала наша общая подруженция Тати, «Звонит как-то Вацлав и спрашивает, я, мол, у вас проездом, могу у тебя переночевать? У меня одна кровать. Вацлав хоть и безопасный, но с собой его спать я не положу». Для бойфрендов Тати отсутствие второй кровати никогда не становилось препятствием. Впрочем, и я не была уверена, что Вацлав гей на сто процентов.

Как-то он прислал сюжет про фиалки.

— Нормально, — сказала Тати. — В нашей горячей точке планеты то сериал про политических узников, то менты кандидата-депутата отмудохают, то записки контрабандиста, а тут сидят два голубана и трендят про фиалки.

— Зато трендят на языке нацменьшинства.

Зашел Вацлав в офис («Девочки, я проездом, я только на минутку заглянул вас повидать»), пообнимался со мной и Тати, пересказал последние сплетни про Мыколу и про Варшаву. Приглашают, мол, на телевизьон, но пока товарищи поляки этот телевизьон запустят, ласты склеишь. В эфире у нас как раз звучал Элтон Джон.

— Девочки, у меня лично не вызывает сомнения, что песни Элтона Джона адресованы женщине.

Мы с Тати переглянулись.

— Да, да, они абсолютно гетеросексуальны. Песня всегда про мужчину и женщину. Прислушайтесь. Как мы живем и как пишем, разные вещи.

Как бы то ни было, Вацлав спал на одном диване с моим мужем. Тот продолжал клясться и божиться, что «ничего не было», он не гомосексуалист даже в мыслях. Потом плел что-то невнятное, что один раз с кем-то было. Среди ночи мой номер набрала собутыльница бывшего и тоже клялась, что у них «ничего не было». Мне в шесть утра на прямой радиоэфир, вечером студийная съемка на телеке, где я типа сценарист на подхвате, и монтаж до полуночи, а я вынуждена слушать какую-то возбужденную плачущую пьяную блядь. Где в этот момент бывший, вообще неизвестно.

Я знаю, что значит «не было» в его терминологии, но это оставляло меня абсолютно равнодушной. Любовь закончилась, и уже «ничего не было» нигде. В самой сердцевине волоокого существа была скользкая холодная гниль. Добравшись до сердцевины, я поскользнулась. Мы разошлись.

Однажды я почти не глядя смахнула с полки все безделушки, которые он дарил, свалила в коробку и отнесла на помойку. Порвала много фотографий. Позвонила, чтобы зашел за оставшимися в моей квартире вещами, хотя после переезда мало что осталось. Несколько книг. Отдала книги и заодно свою рукопись компьютерной антиутопии. Прочитал, понравилось, не вернул. «Жюльетту» де Сада оставила себе. Для него аморально. Мне в самый раз.

Вацлав через несколько лет покончил с собой. Выбросился из окна. Это официальная версия полиции. Мне кажется, его убили. Мы с Тати были в шоке. Общий друг, вместе работали, нелепый кавалер, любили, да пусть и гей.

Насчет Элтона Джона он прав. А бывают вообще моменты, когда кажется, что все песни посвящены именно тебе. Песни про боль и любовь. Прекрасные песни, которые испокон веку пишут наркоманы, самоубийцы, педики и сраные ниггеры.

Многие считают, что геям «все равно, как и с кем, была бы в жопе дырка». Нет, конечно. Уводила как-то пьяненького Ива с дискотеки, где его стали лапать непонятные мужики. Красивый мальчик, модель. У него была истерика, дрожал. «Это же урки. Настоящие уголовники. Сладенький, говорят, блядь сладенький, пустим тебя по кругу. Уведи меня, пожалуйста. Я боюсь». При том что нежный Ив еще и подраться с кем-то мог. Вацлав — не представляю. Денди. Сама галантность. И внутренняя сила в нем была. Мягкая сила.

«Подумаешь, педика замочили. Да так ему и надо». Господи, в каком мире живем.