Забытые адреса Лолиты

Выбрались с Нувель погулять в центр. Спустилась я в метро, и там выяснилось, что проездная карточка продается в табачном киоске, а в кассе метро баланс можно только пополнить — ну не абсурд? — а везде гребаная сиеста. Пришлось пешком, высунув язык, по жаре, сверяясь по карте, бедная Нувель прождала на перекрестке полтора часа. Присели в орчатнице. Типа нашего молочного кафе, только подают там не коктейли, а напиток из орчаты. Земляных орешков, хотя это на самом деле клубни.

— Почему вы не поженитесь?

— Когда я была в браке, ни разу не кончила с мужем. Никак. Для меня этот человек уже стал физически непереносим во всех проявлениях. Как он ест, ходит, звук его голоса, а он возьми да предложи венчаться. Чтобы навек. Дескать, это все исправит. Нет, я не настолько сошла с ума. А с этим стариком, представь, всегда получается, и всего обожаю.

— Возрастное. Аппетит приходит, сама знаешь, во время еды. И особенно когда есть уже не можешь, ну это пока не про нас… Ты говоришь, депрессия. Откуда депрессия, если всегда?

— Он мне всю душу, как бы приличнее выразиться, встряхнул и вытряхнул.

— Я бы только радовалась на твоем месте. С чувствительной душой жить тяжело.

— Да, такая невезуха. Чувства у меня есть. Я в них путаюсь.

— Хм. Невезуха — это другое. Это когда не было ни одного, а потом вдруг сразу два.

— Да ты предательница всемирного дела феминизма.

— Как будто ты нет. Может у тебя сейчас и без венца брак на небесах?

— А может, и в аду.

Мне почти нечего вспомнить о своем замужестве, хотя казалось, что я выходила по любви. И все-таки…

Вернемся на двадцать лет назад. «Какая красивая пара», говорили нам. Мой единственный законный брак сошел на нет очень быстро. До регистрации мы останавливались в одном номере отеля и вместе спали, но если эпизодическое сосуществование еще имело место быть, то совместная жизнь не задалась никак. Волоокое существо, набравшись смелости, стало раскрывать душу.

«Развратная еврейка… В детстве я рисовал в тетрадях свастики и звезды. Я целые страницы заполнял свастиками. Свастики били звезды. Я представлял себя фашистом» — слышали что-то более мерзкое? Хотя есть еще: «В пять лет я сломал руку, и меня не пускали играть со двора. Никаких активных игр с другими детьми. Я сидел с молотком и бил муравьев. Они ползли по дороже один за одним, а я их бесконечно бил, бил, бил… Сначала просто так, пока мне это не стало доставлять удовольствия. Я был богом для этих муравьев, они все равно тупые, дохли и ничего не понимали». Интимные откровения — а он редко когда не лгал, потому что привык лгать самому себе — вызывали отвращение. Содрогание. Красавчик, несколько слащавый, неглупый, хотя и ленивый, был редкий ханжа. Не лишенный на первый взгляд очарования.

Его одноклассник, завиральный пройдоха, украл мои деньги и смылся. Благоверный злорадствовал: «Ты ему столько за секс заплатила? А мне, жидовка, на бутылку дать жалко… Я шучу, шутка такая. Я тебя люблю. Не уходи». На афериста я злилась, ибо накрылась моя машина, на бывшего… нет, это уже было за пределами презрения.

«Он и меня кинул — это были наши деньги». Деньги, заработанные мной на двух работах. В это же время я ищу квартиру, делаю ремонт, таскаю на себе коробки с плиткой и рулоны с обоями, договариваюсь со строителями; бывший поживает у своих мамы с папой, пьет, плачется мне в телефонную трубку и не дает развод.