Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции

Несколькими днями ранее генерал Икер убедил советское командование авиацией позволить его самолетам разбомбить давно желанную цель – немецкий авиазавод в польском Мелеце, расположенном между Львовом и Краковом. Икер с радостью упомянул об этой договоренности в беседе с Молотовым, когда они с Гарриманом 5 июня встретились с советским комиссаром иностранных дел. Молотов ответил молчаливым согласием. Но воспротивилась погода: над Центральной Европой стояли тучи, и бомбардировщики направились южнее, в Галац, продолжая охоту на важные объекты люфтваффе. На цель обрушили более двухсот тонн бомб, миссия считалась успешной: “летающие крепости” вернулись на украинские базы без потерь, два “мустанга” были потеряны, хотя американские летчики сбили шесть немецких истребителей⁹.

То, что первый вылет с советской территории происходил в одни день с высадкой в Нормандии, еще больше разогрело боевой дух американцев. Были и стратегические преимущества. “Присутствие ваших сил в России в данный момент времени более важно, нежели возвращение в Италию”, – телеграфировал 7 июня генерал Спаатс из Лондона генералу Икеру в Полтаву, желая, чтобы американские бомбардировщики остались, дождались хорошей погоды и попытались разбомбить Мелец. На кону была не просто атака на авиазавод люфтваффе: Спаатс хотел, чтобы Икер из Советского Союза угрожал Германии с востока в то время, когда немцам нужны были самолеты во Франции, чтобы отразить вторжение союзников. СССР не возражал. Американским бомбардировщикам и истребителям предстояло оставаться в рамках операции “Фрэнтик” до 11 июня 1944 года, почти девять полных дней¹⁰.

Икер воспользовался возможностью и снова съездил в Москву. На приеме у Гарримана, устроенном в честь офицеров ВВС, участвовавших в планировании и выполнении челночных бомбардировок, вручил ордена “Легион почета” маршалу авиации Новикову и его заместителю, генералу Никитину, внесшим наибольший вклад в успех операции. Теперь, когда был открыт второй фронт и первая челночная бомбардировка успешно завершилась, настроения в Москве и в Вашингтоне были самыми радужными. “Мы были уверены, что согласие, достигнутое таким образом, распространится и на другие сферы военного сотрудничества”, – писал впоследствии Джон Дин¹¹.

* * *

Волнение от прибытия самолетов улеглось, а плохая погода по-прежнему мешала любым дальнейшим миссиям. На базах началась повседневная жизнь. Советские военные изо всех сил пытались развлечь американских гостей концертами с участием исполнителей-красноармейцев, местных народных коллективов и танцовщиков. Официальный историк 15-й воздушной армии майор Джеймс Партон, который прилетел на авиабазу в Полтаве 2 июня и провел там девять дней, писал, что делать было почти нечего, и экипажи “лениво грелись на солнышке, играли в густом клевере в софтбол, с любопытством бродили по городским развалинам, флиртовали с горсткой американских медсестер, нерешительно посматривали в сторону полноватых русских девушек, ворчали на простую еду и рано ложились спать”.

На всех трех авиабазах у американцев из наземных служб времени и возможностей познакомиться с обстановкой было больше, чем у летчиков. Те, кто вырос на фермах, как Палмер Мира, с интересом сравнивали условия жизни и работы на Украине и на родине. “Дома почти все маленькие, из двух комнат со спальней наверху, – писал Мира несколько десятилетий спустя. – Стены часто украшены картинами или иконами”. Мира обнаружил, что в домах были портреты Ленина, Сталина, Энгельса или Маркса, и предположил, что это делалось по распоряжению государства¹².

Еще американцев поразила глубина украинского чернозема. Дональд Барбер, друг Миры, выросший в Южной Дакоте, с удивлением рассказал приятелю, что видел, “как несколько человек рыли яму в метр с лишним, а может, и в полтора, и там был только грунт”. Теперь он понял, почему Украину называли житницей Европы. Впрочем, ни Миру, ни Барбера не впечатлило то, как местные жители относились к работе на этой плодородной земле. “В их колхозной системе люди не проявляли особого интереса и не вкладывали того усердия, как если бы земля принадлежала им”, – писал Мира. Еще удивляла слабая механизация. Глядя на то, как местные женщины каждое утро выходят с мотыгами на плечах, Мира не мог не вспомнить свою ферму: “Я думал, что мой отец в Висконсине на своем маленьком тракторе «Форд» смог бы сделать больше, чем все, кто мотыжил землю вручную”. Однажды он увидел, как местные распахивают землю на отремонтированном немецком танке¹³.