По дороге из Кратова на Плющиху Марина старалась не смотреть на дочь. В таком состоянии, как у нее сейчас, расплакаться – раз плюнуть. Ей не давала покоя оговорка Светы о каком-то недуге, с которым сражалась дочь, а тут еще до самолета каких-то три часа осталось. Стресс давил все сильнее, и она решила, что лучше помолчать. А то задрожит голос – и все, не успокоишься потом.
Марина смотрела за окошко на огромные по сравнению с пражскими московские дома и улицы и пыталась справиться с ощущением, что ее сердце на этот раз останется в этом городе полностью и навсегда. Раньше она еще умудрялась делить свою жизнь на небольшое, богатое эмоциями «здесь» и более спокойное, длительное, насыщенное мелкими бытовыми подробностями «там». Но сейчас отношения с дочкой восстановлены и так хочется наверстать все упущенное за мучительные годы разлуки – а надо уезжать. И конечно, теперь в Прагу сумеет вернуться только оболочка.
– Надюш, ну у вас же все в порядке с документами? Визу сделать не проблема, я могу приглашение прислать. Ты когда сможешь приехать?
– Смотря каким составом, мам. Это надо обдумать.
– Ну, с Лешей я уже вступила в сговор – он обещал приехать на Рождество.
– Ого! Ну отлично, молодцы.
Надя и правда была очень рада. Чувство вины, которое не удавалось отключить полностью, несколько ослабело, когда Надя поняла, что общение бабушки с внуком, похоже, никогда не прерывалось. Оказалось, они и переписывались, и общались в соцсети, до которой у Нади никогда не доходили руки.
– Ты, конечно, осенью не сможешь? Нужно же готовиться к выставке, – Марина рассуждала о деталях, которые своим прозаическим обилием немного заслоняли ужас новой разлуки. – Как Вадим хорошо это придумал… Честно говоря, я от него не ожидала.
Надя ответила не сразу.
– Ну, наверно. Новых картин у меня нет, но те, студенческие, вроде неплохие, – медленно произнесла она, маневрируя в потоке машин.
– Ты же говорила, что летом снова начала рисовать?
– Начала, да, но это совсем не то. Что-то детям показывала, что-то на пленэре делала. В том стиле, который был моим, я давно ничего не писала.
– Ну, при желании наверняка можно выкроить время на творчество, в вашем пансионе для этого как раз все условия. – Марина взглянула на экран мобильного и растроганно улыбнулась: – Ой, представь, Леша ждет на Плющихе, попрощаться приехал.
– Какой молодец!
Надя была довольна сыном. Пожалуй, он самый чуткий из всех Невельских. И умеет как-то деликатно делать важные вещи. А с Машей ему все же не по пути. У Нади и раньше возникали сомнения насчет этой девушки, а вчерашняя вспышка лишь укрепила ее уверенность.
– Он к тебе с Машей собирается?
– Надя, твои так называемые хитрости всегда шиты белыми нитками, – хихикнула Марина. – О Маше разговора не было. Собирается один. Но до Рождества времени еще много. Я в своего внука верю.
– Мам, ну хватит тебе уже дразниться. – Надя свернула в знакомый до последней лужицы двор и открыла шлагбаум с брелока. – Поднимешься в квартиру? Минут десять у нас есть.
Леша отделился от стены у подъезда и помахал рукой, приближаясь:
– Бабуль, привет! Я на минуту буквально! – И уверенным жестом притянул Марину к себе, обнял и задержал на секунду. – Ты молодец, что приехала.
– Конечно, Лешик. – Марина заморгала часто-часто, и вдруг стало видно, что ей уже много лет.
– Не смей у меня расстраиваться! – С шутливой строгостью сказал внук, и у Нади снова екнуло сердце – какой же все-таки настоящий, нежный мальчик у нее вырос. – Приеду в Чехию на Рождество и выпью там все это ваше знаменитое пиво!
– Хорошо, – Марина улыбалась, хотя губы ее подрагивали.
– Леш, ты поднимешься? – Вмешалась Надя, взглянув на часы.
– Нет, мам, поеду, у меня куча дел. Бабуль, счастливо! На связи! – И, еще раз чмокнув Марину в щеку, младший Невельской быстро двинулся к выходу из двора.
– Как у тебя с Машей? – Уже вдогонку сыну крикнула Надя.
Он обернулся и, ничего не говоря, ответил неопределенным жестом, которого никто из них не понял.
Вадим встретил их в прихожей уже полностью готовый к выходу, и Марина, отказавшись от кофе, лишь мельком осмотрела квартиру, в которой когда-то растила дочь.
Конечно, все изменилось до неузнаваемости. Белые стены, светлый пол, лаконичная деревянная мебель. Куда подевалась пестрота, наполненность, все краски, загадки, мелочи, подмигивавшие раньше из каждого угла?
– Мам, тебе не нравится, как тут все? При тебе же совсем иначе было…
Надя смотрела на мать так, как смотрят на животное, которому сделали больно. И ведь прощения не попросишь! Только смотришь в глаза и клянешь себя на чем свет стоит…
– Нет, знаешь, я рада, что зашла, – проговорила Марина задумчиво и негромко. – Я почему-то не думала, что тут все так изменилось. Хотя это логично… Но вспоминала я все таким, как оставила, конечно. И теперь рада, что ошибалась.
– Мам, правда? Или ты специально, чтобы меня пощадить?