Забытые крылья

Куратор и доктор искусствоведческих наук Валерий Фомин умел держать удар. Но предложение Невельского поразило его так, что потребовалась пара секунд, в течение которых Фомин успел взглянуть на потупившуюся Марго и справиться с лицом, упорно стремившимся выразить крайнюю степень удивления.

– Это, конечно, неожиданно, но зато я, кажется, понял, что за папку вы принесли, – широко улыбнулся галерист. – Давайте посмотрим на работы?

Оцепеневшая от неловкости Надя еще приходила в себя на синем диване, а Вадим с Фоминым уже прошли к огромному, совершенно пустому столу и, повернувшись спиной к женщинам, занялись большой картонной папкой.

«Если бы можно было, я бы зажмурилась», – говорила себе Надя, не замечая, что ее веки и правда стиснуты, а дыхание стало громким, как во время забега.

Услышав, как Маргарита поднимается из кресла, она спохватилась и тоже встала.

Подойти к столу сразу Надя не могла. Ей было страшно. Сердце билось как безумное, пальцы похолодели, по позвоночнику вниз будто сосулька скользила.

«О боже мой, боже мой», – беззвучно бормотала она.

Но вот склоненные над ее работами головы начали подниматься, Фомин сделал какой-то плавный жест рукой над столом, что-то спросил у Вадима – и она поняла, что больше не может не слышать, что там происходит.

– Надежда? – Фомин как раз обернулся к ней, и она быстро подошла, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной. – Послушайте, вы меня удивили. Это просто здорово!

На всей поверхности большого стола были разложены холсты с Надиными «девочками». С ярких полотен в белый потолок галереи смотрели причудливые, нежные женщины с длинными шеями и тонкими лодыжками, растрепанные и строгие, мечтательные и смеющиеся, держащие в прозрачных пальцах письма, цветы и перья… женщины с глазами, похожими на полные света маленькие пропасти.

– Напоминает стиль Яна Слейтерса, тебе не кажется? – обратился Фомин к Марго, которая задумчиво рассматривала работы, и розовые блики от ближайшей картины нежными отсветами ложились на ее лицо и открытую шею.

– Да, наверно… Это, конечно, экспрессионизм, и палитра похожа, в частности, на Слейтерса. Но образы… – Марго помедлила, и Надя сжалась, как перед ударом: как раз ее «образы» были предметом насмешливого недоумения свекрови и некоторых других ценителей высокого искусства, с которыми ей в свое время пришлось столкнуться. – Мне это напомнило Лилу Бланó. Она, кстати, сейчас хорошо продается… И Хоуп Ганглофф, конечно. Я с ней встречалась в Нью-Йорке, у нее тоже сейчас неплохие позиции, много выставок в Штатах… В России я ничего подобного пока не видела. Это и правда интересно. А какого времени эти работы?

Марго держалась приветливо, но Надя все же дрогнула.

– Это все старое. – Она растерянно взглянула на Вадима.

– Надя двадцать лет назад училась в Суриковском вместе со мной, – уверенным голосом произнес он. – Правда, не закончила, сменила специальность и на какое-то время отказалась от искусства. То есть все, что вы видите, было написано в конце девяностых.

Фомин поправил очки и, обхватив себя поперек торса одной мощной рукой, второй мял подбородок и с интересом рассматривал с высоты своего роста хрупкую Надю.

– Я поясню, почему Маргарита спрашивает, – быстро заговорил он. – Для выставки всегда хорошо иметь не только старые работы, но и более новые. Это вызывает больший интерес коллекционеров – они могут покупать сегодня, с расчетом на то, что завтра и послезавтра их приобретения вырастут в цене. Это не обязательно, но желательно. Вы сейчас пишете?

– Можно сказать, что нет. Я немного занимаюсь живописью, преподаю детям, но самостоятельных работ в этом стиле сейчас не делаю, – упавшим голосом сказала Надя.

– И это масло, не акрил… – задумчиво протянула Маргарита, что для всех присутствующих означало: ее новых картин, если они и появятся, ждать придется долго.

– Но знаете, мне понравились ваши работы! И это даже в русле нынешних трендов – выставить женщину, которая рисует женщин… – Фомин по-прежнему пристально смотрел на Надю, и ей было не по себе от этого внимательно изучающего взгляда.

– Ну, все-таки не женщину, а супружескую пару… Но это даже интереснее, – заметила Марго. – Надя, вы вообще быстро работаете? Может, успеете сделать хотя бы пару работ до того, как каталог уйдет в печать? Это примерно середина октября. Два с половиной месяца. Сможете?

– Два с половиной минус пара месяцев на то, чтобы высохла краска, – это получается пара недель… – Наде было неловко, страшно, ей хотелось сбежать из этого просторного модного помещения, в котором ей предлагали невероятное – а она была вынуждена отказываться.

– Ну, для каталога мы и сырые отснимем, это не проблема, потом досохнут, – вмешался Фомин. – Так что два, два с половиной месяца. Хотя бы одну, а, Надя? Просто чтобы со свежей датой была работа. И сразу широким шагом войдете в мир современного искусства.

Все выжидающе смотрели на Надю, и она не выдержала:

– Думаю, одну я смогу. Я вообще-то всегда работала быстро, правда, Вадь? – Надя как-то по-детски взглянула на мужа, и тот мгновенно ответил:

– Да, конечно!