Забытые письма

В деревне они словно отрезаны от мира. Новости доходят с опозданием в несколько дней, остается полагаться только на местную газетенку. Бродят слухи о крупных морских сражениях, истории о храбрых мальчишках из нашей деревни. Но на другую сторону весов все опускаются одна за другой похоронки, и разговоры о победе уже не приносят радости. Никто достоверно не знал, что же там происходит, и даже Гай старался подбирать слова осторожно. Он наконец побывал в настоящем бою, под огнем неприятеля, и его нацарапанные карандашом слова резко отрезвляли.

«Здесь просто мясорубка, сотня моих людей отправилась в мир иной, и, боюсь, даже не успев сколь-нибудь серьезно повоевать. Я должен теперь написать эти кошмарные письма их матерям, которые возненавидят меня за одно лишь то, что я принес им эти ужасные известия. Мы провели несколько дней на марше и все время слышали, как гулко бьют поодаль снаряды – разрывая наших ребят на кусочки. Трудно поверить, что где-то сейчас весна и поля покрыты цветами. У линии фронта все перемешано в коричневую жижу – грязь, талый лед, обломки деревьев, искореженное железо. На них мы присаживаемся покурить, поговорить, насладиться на несколько минут миром и тишиной – пока германские орудия не ударят новым залпом, и мы бросаемся в укрытие, совсем как огромные крысы, которые тут повсюду.

Сам я весь грязный, заскорузлый, швы кителя и брюк кишат живностью. Босток, как может, помогает мне сохранять приличный вид, пытается выжигать их горящей свечой. Мама точно отказалась бы от меня, если б увидела, как я выгляжу. Но грязь стирает различия, и я сейчас ничем не отличаюсь от своих солдат, а они замечательные преданные ребята. Каждый вечер мне приходится проверять их ноги и заставлять менять носки, иначе пальцы у них загниют самым отвратительным образом. Так что попроси дам из Вест-Шарлэнда, пусть продолжают вязать носки: чем больше, тем лучше. Когда сыро, я надеваю сразу три или четыре пары.

А ночами я люблю смотреть на звезды и вспоминать прогулки, когда мы перебирались через Ридж, старую Джемайму, солнце… Я лежу и думаю, что пока мы крепко бьемся здесь, никто не коснется нашей зеленой прекрасной земли. Мне даже бывает неловко от своей сентиментальности – что посреди всего этого кошмара я мечтаю о такой красоте.

Будь храброй, мой маленький дружок, и не забывай писать мне. Я от души смеялся, когда ты написала, как Элви Бест дурным голосом фальшивила на том концерте в помощь доблестным бельгийским солдатам, и зрители аплодировали, надеясь поскорее прогнать ее со сцены, а она поняла это как знак восторга и решила выступить на бис, а тебе пришлось пережить этот позор снова. Я не теряю рассудка только благодаря тебе и тому, что ты олицетворяешь.

Всей душой твой друг Гай».