Забытые смертью

Данилка пошел было за ними. Но вскоре отстал. А потом и вовсе обессилел. Он смотрел на пройденный путь, ожидая, что кто-нибудь обязательно появится на дороге. Но она была пуста. Лишь густые сумерки скрывали от глаз вздыбленную дорогу, усеянную мертвыми.

Мальчишка плакал до хрипоты от страха и голода. И вдруг услышал человечьи голоса:

— Кто-то уцелел. Слышь, хнычет?

Данилка закричал. К нему подошли двое. Осветили лицо.

— Малец уцелел. Видно, родни не стало. Что делать будем?

— Да брось, отец! Своего горя полные карманы. Куда мы денемся с ним, кругом война. Самим бы не сдохнуть.

— Да ты ополоумела, дурная! Кто же живую душу в беде кидает. За него с нас Господь спросит. Не стану грех на душу брать, — вгляделся старик в лицо ребенка и сказал: — Мужика судьба послала. Помощника, кормильца. Слава Тебе, Господи, что уцелела эта жизнь, — и, взяв Данилу за руку, повел к телеге. Посадил в сено. И крикнул в темноту: — Скорей влезай, чего копаешься? Пока темно, далеко уедем.

И скоро рядом с мальчишкой села рыхлая старуха. Вся в черном. Она, покопавшись в сене, достала краюху хлеба. Отломила кусок:

— Ешь, пострел!

Данила проснулся утром от звонких птичьих голосов. Поднял голову. Увидел, что спит он в телеге, укрытый рядном. Неподалеку старик сидел на пеньке. Курил. Разговаривал с бабкой:

— К утру на месте будем. Коли всю ночь ехать без приключениев, завтра в это время далеко от всех спрячемся. Я те места хорошо помню. Они за нелюдимость и глухомань свою людьми не обживались. А нам лихолетье пережить. Только-то и надо.

— Ох, отец, как жить станем без хозяйства?

— Душу спасли. Об скотине не жалей. Что корову отняли — не беда! Жизнь оставили. Что люди забрали, Бог вернет, — говорил старик.

Когда стало темнеть, старуха укутала мальчонку. И пока он не уснул, рассказывала добрые сказки. Проснулся он от того, что его брали на руки. Не хотели будить. Но, приметив, что растревожили сон, дед опустил Данилку на ноги и сказал, смеясь:

— Не хотел на руках, топай в избу своими ногами…

Утром мальчишка проснулся от петушиного крика. Сумела бабка уговорить деда. И в старой широкой корзине привезла с собой пяток кур и голосистого петуха.

— Обживайся, Данила! В этой избе когда-то мой дед жил. Тогда он, при царе, лесником работал. Тринадцать душ детей на ноги поднял. Всех выучил. В люди вывел. Один работал. А жил как… Мой отец — ветеринарный врач, помечтать о такой жизни не мог. Троих нас на свет пустил. И лишь я в начальство выбился. Цельным бригадиром у полеводов был. Ну и что? Жопа голей, чем у свиньи. Единственного сына родили. А и его на войну забрали от нас. Хорошо, если живым воротится. А коли нет, бабка и вовсе свихнется. Хотя чего я тебе душу травлю своим горем? Ты вон какой махонький, а уже — сирота…

— Не терзай мальчонке душу. Пусть попривыкнет к нам, может, за своих признает, — сказала старуха.

Данила помнил, как, выйдя из избы, впервые увидел настоящий лес. Он подступал к окнам, к самому порогу дома. Мальчишка даже испугался его. Но вскоре привык к нему. И вместе с бабкой уходил в непролазную глухомань на целые дни. За грибами и ягодами, за орехами и травами. За дровами и травой для коня.

Данила помнил, как часто уезжал из дома старик. Иногда он подолгу не возвращался. Случалось, приезжал на другой день.

Однажды он ездил куда-то подряд несколько дней. Привез домой много тяжелых мешков и ящиков. И сказал бабке:

— Всех в селе сгубили. Ни единой души не осталось. И сельмаг открыт настежь. Я и взял. Едино уж покупать стало некому. А нам продержаться надо. Может, оно и грех, но не я — другие возьмут.

В другой день привел следом за телегой привязанную за рога корову. А из мешка вытряхнул троих гусей.

— Людей спалили. А дома целы. И скот в них. Едино с голоду подохнет без догляду, — и возил в лес все, что пришлось бросить в своем селе.

Данилку с малых лет приучили помогать по дому и хозяйству.

Были у него свои обязанности на каждый день. Пол в избе подмести, насобирать на растопку печки сушняка, почистить в сарае у скотины, приглядывать за коровой и курами, нарвать травы на вечер — коню и корове, накопать червей курам. Подмести во дворе и в сарае.

Чем старше становился, тем больше забот ложилось на его плечи.

— Эх, Данилка, заставила меня лиха война вором стать. Вот беда какая приключилась. Упокойников граблю. Дочиста. Срам признаться. Под гробовую доску испоганился, — сетовал иногда старик, и мальчишка не понимал, отчего дед печалится. Кто такой вор и кто есть упокойник? Он знал, что дед и бабка не жили раньше вместе с ним и подобрали его на дороге. Зачем они это сделали, Данилка не понял враз. Да и к чему? Ведь вот и дед говорит, что война всех перемешала. Своих чужими сделала. А враги иным родней семьи стали. Ничего в свете не понять.

Кто с кем и за что воевал, он узнал гораздо позже.

«Как пришел в школу?» — пытался вспомнить Шик. Но в памяти провальная дыра…