Забытые союзники во Второй мировой войне

Но станция ей понравилась сразу: какая-то очень торжественная. А, проработав на ней много лет, она знала, что, к счастью, камни от разрушенного Храма при строительстве всё-таки не использовались. Эти камни — дальше: на Площади Свердлова. А для Дворца Советов при строительстве взяли уральский мрамор. И получилось — как будто из воздуха. Начальник как-то обмолвился, что в 1937 году ей дали медаль выставки в самом Париже. Который на днях — она читала в газете — опять стал свободным от немцев.

Для Тони 1937 год, когда её станции дали в Париже гран-при, был связан с совсем другими воспоминаниями: расстреляли брата. За что — она до сих пор сама не понимала. Как грузчик станции «Москва-сортировочная» мог оказаться участником троцкистской организации — она понять не могла до сих пор. Но на всякий случай с тех пор была более бдительна: чтобы у начальства никаких вопросов не возникало[164].

— Здравствуйте, — в прорези кассового окошка появилось лицо очень интеллигентного вида мужчины с продолговатым лицом, с вьющимися волосами и в каких-то не наших очках. Вроде бы обычные круглые очки (хотя, нет, овальные), но даже в свете подземных ламп их металл блеснул каким-то необычным отливом.

— Здравствуйте, — машинально ответила Тоня, хотя за многие годы работы отвыкла от того, чтобы граждане-пассажиры с ней здоровались. Обычно ведь: «Дайте билет» и всё.

— Билет мне и моему другу, пожалуйста. — Эту фразу пассажир произнес так, что сомнений не оставалось: иностранец. Немец? Шпион? Да нет, вроде акцент не такой, какой изображают в фильмах. Хотя, кто его знает?

— Вам абонементную книжку? На два рубля или на восемь? — Тут Тоня увидела, что за спиной у этого товарища стоит похожий на него господин. Вернее, лицо у него было совсем другое, но вот осанка… Впрочем, выглядели оба очень дружелюбно. Хотя явно и были несколько озадачены её вопросом.

— Простите, я не понимаю, — подтвердил Тонины мысли странный гражданин.

— У нас с 31 мая 1942 года билет в метро стал стоить 40 копеек. Но можно купить книжку на два рубля или на восемь, — привычно ответила Тоня. В Москву сейчас возвращалось много эвакуированных, и Тоня уже привыкла им объяснять, что из-за военного времени правила изменились. На «Дзержинской» с декабря прошлого года за неё это стал делать билетный автомат, принимающий монеты достоинством в 10, 15 и 20 копеек. А здесь, на «Дворце Советов» ещё нужно было объяснять.

— Нам на одну поездку. Это туда-обратно или в одну сторону? Мы едем, — тут странный гражданин посмотрел в бумажку, которую, оказывается, всё это время держал в руке, — мы едем на «Дзержинская». Тут уже никаких сомнений не оставалось: ударение в слове «Дзержинская» сделал на предпоследнюю «а». Эти два гражданина — точно никакие не эвакуированные, а иностранцы.

— На одну, на одну, в одну сторону. С вас двоих 80 копеек, граждане.

— Вот рубль, — С купюры на Тоню привычно глянул довоенный ударник Стаханов, не предполагавший, в какой спецоперации участвует.

— Берите билеты. И сдача, сдача, гражданин! Возьмите 20 копеек! — Гражданин, который уже отошёл от кассы, на этот Тонин крик обернулся, вернулся к кассе и забрал сдачу, небрежно бросив её в карман модного и точно какого-то совершенно несоветского пальто.

Тоня посмотрела и увидела, что больше в её кассу никто не стоит. Набросила на плечи пуховой платок, который спасал её от сквозняков, и выбежала в подземный коридор. Где-то там, метрах в тридцати ближе к ступеням, которые вели под землю из наземного вестибюля, всегда дежурил милиционер. Сегодня там стоял рядовой милиции Тимошенко: жирная морда, который почему-то служил здесь, а не на фронте, как её Вася.

— Тимошенко! Тимошенко! Там шпионы!

— Что мелешь, баба?!

— Да точно тебе говорю. У меня только что билеты купили.

— Точно говоришь?

— Ты сам что, не видел что ли, как они заходили? Мимо тебя же должны были пройти!

— Не, я газетку вот читал, — на жирном безусом, с прыщами лице Тимошенко отобразился искренний испуг: вот сейчас эта стерва сдаст его начальству. А там — фронт.

— Давай, беги за ними.

— Куда?

— На станцию. Сейчас как раз поезд подойдёт. Они на «Дзержинскую» едут.

— Да какие они хоть из себя?

— Сам увидишь. В пальто. Один в очках. Двое их.

Тимошенко бросился на станцию. Скатился по ступеням. По путям громыхал поезд. А на пустом перроне действительно стояли пара наших, советских и ещё двое таких, что Тимошенко, который всегда любил свою маршальскую фамилию, успел подумать про себя: «Правильно Тонька сказала: точно шпионы. Ну, брат, сейчас на лычку, а то и на медаль заработаешь!»

Пэдди Костелло. Советский шпион или слишком космополитичный киви?

Они на него, запыхавшегося, обернулись. Он отвёл глаза, перевёл дух, а когда поезд остановился, сел в соседний вагон: всё равно через стекло будет видно. «Куда, сказала Тоня, что они едут? А, точно, на Дзержинскую!» — и плечо стала греть будущая лычка.