Забытые союзники во Второй мировой войне

Следствия той катастрофы, как я уже сказал, заметны в Парагвае и сегодня. Но есть и кое-какие перемены. Например, неподалёку от президентского дворца я обнаружил в Асунсьоне площадь Уругвая. За что же это поверженные парагвайцы так прониклись к своим победителям-уругвайцам? Оказывается, так площадь нарекли ещё в 1885-м.

В тот год из Монтевидео в Асунсьон торжественно вернули все военные трофеи. Тогда же Уругвай благородно освободил братский Парагвай от дальнейших выплат контрибуции.

Уругвайцы замаливали вину? Пытались освободиться от кошмара? Наверное, и то, и другое.

Вот и в 1939 году, когда на планете разразилась Вторая мировая, Уругваем с Парагваем всё ещё явно владели те кошмары^{80}. Короче говоря, воевать с кем-либо ни там, ни там не хотели. Но, по крайней мере, Уругваю «отсидеться», как мы уже видели, всё равно не удалось.

Но только ли внешние факторы влияли на позицию главных тогда в Уругвае партий «Бланко» и «Колорадо»? На мой взгляд, ещё уругвайцы боялись, что на территории их страны Вторая мировая война очень быстро может обернуться войной гражданской, а еще точнее — межэтнической. Это — третья фобия.

Так кто же жил в Уругвае, что об этом можно было говорить всерьёз?

Зачистка

В сознании большинства европейцев страус — птица африканская. Уругваец про африканских страусов что-то, конечно, слышал. Но для него это — исконно местный вид.

Вообще-то по-испански страус будет «авеструс» (с ударением на последний слог). В уругвайском названии страуса ударение так же падает на конец слова, но само оно совершенно иное: «nandu», «ньянду».

Пришло это слово из языка коренного для этих мест индейского народа чарруа из великой индейской нации гуарани.

Вот и охотятся уругвайцы на этих своих страусов-ньянду с помощью оригинального индейского лассо с костяными шарами. Если знать, как правильно метать это приспособление, то верёвка оплетает лапы страуса на бегу — не повреждая перья, которые, в частности, идут на элитные венички для смахивания пыли с особо ценных предметов интерьера и посуды.

Демонстрация того, как правильно запускать лассо с костяными шарами, входит в показательные выступления пастухов-гаучо. И только в крови таких пастухов из самых-самых глухих закоулков уругвайской пампы ещё и можно найти хоть капельку индейской крови. Все остальные чарруа подверглись фактически геноциду.

В самом Уругвае считается, что отрывочные записки об этом исчезнувшем индейском народе-призраке оставили только конкистадоры-испанцы и отцы-основатели республики. Но это не так. Воочию индейцев-чарруа наблюдал и наш соотечественник Александр Ионии. Пробравшись в Уругвай в 1886 году, он на одной из первых же остановок в пампе обратил внимание на необычных жен гаучо:

«По ихъ прямымъ, толстым волосамъ, даже большею частью не собраннымъ на головѣ, а распущеннымъ и заплетеннымъ в двѣ тяжелыя косы вмѣстѣ с суконной, красной ленточкой, по ихъ широкимъ лицамъ, поперечный дiаметръ которыхъ казался больше продольнаго, по широкимъ ртамъ, узкимъ глазамъ и маленьким носамъ, которые никакъ не гармонировали съ этими обширными щеками, — видно было тотчасъ, что это все смѣшанныя породы европейской и индѣйской крови, а одна изъ этих женщинъ была совсѣмъ чистокровнаго типа, — темно-бронзового цвѣта, — крѣпкая, приземистая, коренастая»^{81}.

Ионии занятно повествует о быте этих дочерей степи. О том, как стульями им служили черепа быков, о том, как жарили они мясо этих быков тем примитивным способом, который ныне столь популярен в дорогих ресторанах, о том, как они мурлыкали свои грустные песни.

Не пишет Ионии только о том, почему же чарруа можно было увидеть уже только на самых отдалённых степных стоянках. А дело в том, что ещё в 1516 году эти индейцы имели «неосторожность» убить «открывшего» этот их берег испанского конкистадора Солиса. Тогда-то судьба уругвайских чарруа и была предопределена: став врагами «цивилизованного человечества», они были обречены.

Все три столетия, которые прошли от «открытия» Уругвая до его превращения в независимую республику, индейцев-чарруа вырезали сначала колониальные власти, а потом и первые свободолюбивые президенты уже суверенного уругвайского государства[80].

Памятник последним nappy а в Монтевидео