Забытые в изгнании. Франция, Париж. Книга 1

В 1908 году появился журнал «Сатирикон». Потёмкин становится его деятельным участником, а затем и секретарём редакции. Редактором «Сатирикона» был Аркадий Аверченко. Сатириконцы высмеивали правительственную политику, реакционную прессу, чиновничий бюрократизм, обывательские нравы и вкусы. «В том же 1908 году вышел первый поэтический сборник Потёмкина „Смешная любовь“. Имя автора сразу же стало популярным, стихи заучивали наизусть, цитировали, портреты поэта продавали в магазинах. Поэт и критик Валерий Брюсов писал: „Потёмкин попытался выработать особый язык, особый стиль, который мог бы выразить обе стороны его поэзии, её внешний комизм и её внутренний трагизм, — стих почти лубочный и в то же время утончённый, язык грубый и изысканный одновременно“. В том же году Мейерхольд обратил внимание на одноактную пьесу „Петрушка“, написанную Потемкиным. Несколько позже В. Мейерхольд поставил в Александринском театре драму Харти „Шут Тантрис“ в переводе Потемкина. В 1912 году вышел второй поэтический сборник Потемкина „Герань“. В 1912–1916 годах. Потёмкин выступал как детский писатель в журнале „Галчонок“, был постоянным фельетонистом газеты „День“, писал репортажи об авиаторах и шахматистах, писал прозаические произведения, сотрудничал в журналах „Солнце России“, „Аргус“, „Синий журнал“, газетах „Русская молва“ и „Русское слово“. Кроме этого он вёл театральную и балетную хронику. Он пытался найти себя в стилизованных романсах, переводах из Шамиссо и Ведекинда, собирал народные частушки, задумывал поэму „На рассвете“, которая осталась неоконченной. Не состоялось и издание сборника „Париж“, написанного в 1913 году после поездки во Францию.

Где и как провел годы военного коммунизма Потемкин — доподлинно неизвестно. Сам он в печати не откровенничал, в мемуарах коллег об этом тоже ни слова. Считается, что до 1920 года он жил в Москве и якобы даже пережил слух о собственной смерти… О его тогдашнем состоянии можете судить сами:

Ну да, живу. По каплям дни
Текут в бадью пустой надежды
И нету праздничной одежды
Для тех, кто, как и мы, одни.
Есть солнце, но оно не наше,
Есть ветер, но не ласков он.
Один охрипший граммофон
Кудахчет, и, под хрип и стон,
Вся жизнь вокруг руками машет.
И место действия — Москва,
И время — девятьсот двадцатый.
Ах, если б о косяк проклятый
Хватиться насмерть головой!

И Потемкин покидает Россию. Из Москвы ему удалось доехать до Одессы, а оттуда бежать в Бессарабию, которая в 1918 году вошла в состав Румынии. В холодную ноябрьскую ночь 1920 года он вместе с женой и маленькой дочерью контрабандистскими тропами добрался до Днестра, и, осенив себя крестом, взялся за весла. „Шуршит ледок, а сердце бьется… А вдруг челнок перевернется“.

И страшно тем, что нету страха —
Всё ужасом в душе сожгло.
Пусть вместо лодки будет плаха,
На ней топор, а не весло —
Ах, только бы перегребло!

Объяснение этим строкам и тому страшному риску, которому Потемкин подверг жену и дочь, — в поэме „Че-Ка“, написанной им в Кишиневе в 1921 году и впервые явленной миру в газете „За свободу!“ (5 марта 1922). Где-то, уж не припомню, я читал, что в своей поэме Потемкин пытается воссоздать обстановку камеры, в которой сидел Гумилев. Но когда я послал текст одесситу Исааку Ливертовскому, он в ответ написал: „Че-Ка“ списана с тюрьмы одесской чрезвычайки! Так мог написать только человек, испытавший на себе „прелести“ тех деньков…» Вот и обнаружилась «провинциальная тюрьма ВЧК», в которой отсидел Потемкин перед бегством в Румынию. Выходит, он отведал той же одесской Губчека, где за полтора года до него сидел в ожидании расстрела Алехин…