Забытые всеми

За мостом Иволгина усадили в военный фургон и повезли. Куда и в каком направление определить было невозможно. Резко остановились, пленника вывели на улицу, провели по сходням на качающуюся палубу и спрятали в каюте. Иволгин успел заметить, что оказался на военном катере то ли минного, то ли торпедного назначения. В каюте стол на двоих, с каждой стороны привинченные лавки. Как только закрылась дверь в каюте, катер заурчал и начал набирать скорость. Наручники сильно сдавливали запястья. Катер шел по прямой с хорошей скоростью, и чем дальше, тем сильнее нервничал Иволгин по поводу своего ареста. Появление в каюте Катрин, не сильно его успокоило. Его удивили возможности мадам. С такими полномочиями она могла запросто и Кондратьева вытащить.

– Если вас не очень шокировали меры по вашей защите, то хотелось бы верить, что впредь будете понятливы и сговорчивы, – произнесла мадам, уловив напряжение своего визави.

– Нельзя ли снять оковы с моих рук? Поверьте, запястья уже сильно затекли.

– Теперь можно. Теперь думаю, вы не станете проявлять ретивости. Мы делаем все возможное, чтобы быстрее доставить вас в Стокгольм.

– Мы идем в Стокгольм?

– Вы, а я остаюсь. Думаю, ваши соотечественники будут долго помнить Швейцарский Красный крест и Красный полумесяц.

– Что вы имеете в виду? – Иволгин понял, что речь пойдет о последствиях его бегства.

– Участь Кондратьева совсем незавидная, но о нем я ничего не знаю. А вот штурмбанфюрер Хартманн в Берлин поехал под конвоем точно в таких же наручниках, которые я с вас сняла. Но это еще не все.

– Умоляю, мадам, не тяните. Кто еще пострадал из-за меня?

– Больше всех досталось Васьяновой. Ее до сих пор держат в гестапо. Дедюлина отпустили. На будущее вы должны знать, что с 1935 года наши спецслужбы используют звукозаписывающую аппаратуру, то есть, мало того, что разговоры подслушивают, их еще фиксируют на магнитную ленту. Человеческая речь воспроизводится без изменений.

– Понимаю, что все мои беседы в кабинете на улице Четвертое сентября записывались?

– Не только записывались. Потом неоднократно прослушивались с приглашением психологов.

– Надеюсь, до Марфы они не добрались? И что с наследником?

– Оба в безопасности. Вы скоро сами в этом убедитесь. Еще хочу предупредить, что немецкой агентуры во всех европейских столицах полным полно. Стало быть, риск засветиться с вашей особой отметиной в Стокгольме не меньше, чем в Париже. Наоборот, в условиях нейтральной страны они не церемонятся, могут и снайпера использовать.

Глава седьмая

Разговор мадам Морель и Иволгина прервался. В каюту вошел матрос в белом френче поверх формы, в руках он держал поднос. Выложил на стол приборы, завернутые в салфетки, поставил две тарелки то ли с кашей, то ли макаронами, вазу с круассанами, кофейник и две чашки. У дверей развернулся и пожелал приятного аппетита.

– Давайте, Иван Алексеевич, отведаем еду моряков. У нас еще будет время договорить до конца.

Катер шел ровно, со скоростью узлов девять, не более. Река не море, нет качки вверх вниз, с одного борта на другой. Колыбельная песня, а не плавание.

Макароны с креветками – еда на любителя. Иволгин удовольствие не получил. Другое дело круассаны и кофе. И то, и другое отличалось вкусом и свежестью. Кок все убрал со стола и поставил пепельницу, мадам закурила. Иволгину хотелось узнать побольше о Морель и ее людях, слишком много загадок витало вокруг.

– Вам так интересно кого я представляю. Думаете умолчу, таинственно улыбаясь? Нет, штабс-капитан, скажу, как есть.

– Не боитесь?

– Бояться надо вам.

– Почему?

– Стоит вам открыть рот и заинтересовать информацией наших с вами врагов, они тут же захотят узнать все. Как бы вы ни убеждали их, что более ничего не знаете, вас все равно начнут пытать. И когда они поймут, что вы искренни, дел на белом свете у вас уже не останется.

– Неужели так ужасно?

– В рейхе готовят спецов по человеческой боле, по применению психотропных препаратов. Можете представить, что от вас останется. Знаю немцев очень хорошо.

– Вы меня убедили, хотя я и в голове не держал предать вас и ваших людей. И все-таки кто вы?

– Не все немцы считают Гитлера своим фюрером. Мои единомышленники во властной иерархии несогласны с теорией превосходства немцев над другими народами. И уж тем более не согласны с практикой применения этой теории.

– Вы имеете в виду развязанную ими мировую войну?

– Я имею в виду концлагеря, в которых сжигают живых людей, репрессии против мирного населения, в том числе детей, стариков и женщин, массовых расстрелов военнопленных, медицинские опыты над людьми, уничтожение евреев, цыган и других малых народов.

– После ваших слов напрашивается вывод о противодействии злу.